Барбара Эвинг - Гипнотизер
Я хотел бы предложить Вам, мисс Престон, контракт на пять месяцев с жалованьем не менее пятидесяти долларов в неделю. Смею Вас уверить, это щедрое предложение, так как справедливость — свойство моей натуры. Кроме того, я осознаю, что Ваше присутствие украсит мою труппу. Вы будете демонстрировать свои умения на сцене нашего театра, и я готов отвести Вам лучшее время, поскольку хочу, чтобы Ваш номер стал гвоздем программы. Я намереваюсь разместить Ваше имя на афише не под названием представления, а сверху, что только подчеркнет Ваш высокий статус актрисы. Я планирую представить Вас как мисс Престон из Блумсбери в Лондоне.
Надеюсь на быстрый ответ, так как наступающее лето ознаменует новый сезон для моей труппы.
Я встречу Вас в порту, как только буду знать точное время прибытия и название корабля. Кроме того, я обещаю, что позабочусь о месте Вашего проживания в Нью-Йорке, если Вы изложите свои условия.
С нетерпением жду Вашего скорейшего ответа и выражаю надежду на наше плодотворное сотрудничество.
Имею честь оставаться
Вашим верным слугой, мэм,
Силас П. Свифт,
антрепренер».
Корделия перечитала письмо, и Рилли тоже бегло просмотрела его. Олив и мистер Онор читали его, глядя Корделии через плечо (хотя им уже было известно его содержание). Миссис Фортуна стояла с гордым видом, так как знала весь текст письма наизусть.
— Мне интересно было бы узнать, мисс Престон, — сказал мистер Онор, выступавший клоуном, — мог бы я присоединиться к вам?
Он заметил, что Корделия не слышит его, но продолжил в отчаянии:
— Дети так любят меня. Я бы мог развлекать их, пока вы проводите свои гипнотические сеансы.
— Пятьдесят долларов — это двадцать фунтов, — объяснила миссис Фортуна. — Убийство себя окупает, не так ли?
Она заметила гневный взгляд, которым ее тут же наградила Корделия.
— Я хотела сказать, что когда имеешь отношение к громкому процессу, то невольно приобретаешь славу, — поспешила исправиться она.
— Разумеется, никто не хотел сказать ничего дурного, — заверил ее мистер Онор, клоун. — Так что же, подумаете обо мне?
— Конечно, никто не откажется от того, чтобы его имя напечатали в газетах, — сказала Олив. — Разве я не права, Джеймс? Джоллити, вы слышите меня?
Карлики-танцоры от возбуждения сделали несколько чечеточных па.
— Америка, — едва слышно вымолвила Корделия, и в этот момент в заведение вошел мистер Трифон.
— Мисс Престон! — воскликнул он. — Вы видели письмо? Моя дорогая, как вам мое выступление на дознании?
— О, мы так благодарны вам, мистер Трифон, — отозвалась Рилли. — Я считаю, что вы выглядели потрясающе в своем плаще и таком модном галстуке.
Он поклонился, сохраняя королевскую осанку.
— Всегда к вашим услугам, мои дорогие леди, — ответил он. — Возможно, мы сможем присоединиться к вам в Америке. Возможно, мы даже сумеем возродить идею постановки бессмертного господина Шекспира. — Очевидно, мистер Трифон забыл о слоне.
Запах жаркого начал наполнять комнату. Прошло всего пять дней, с тех пор как оно «попало» в котел, и, конечно, все могло быть хуже, но тем не менее запах был весьма ощутимым.
— Но что, если он шарлатан? — язвительно спросила миссис Фортуна (хотя, конечно, она не могла не заметить, на какой дорогой бумаге было написано письмо).
— Шарлатан?! — возмутился мистер Трифон. — Мистер Силас П. Свифт не может быть шарлатаном. Он один из самых известных антрепренеров Америки. Неужели вы этого не знаете? Он знаком с Эдмундом Кином. Разве вам это не ведомо?
Если бы не запах жаркого, Корделия, которая все еще держала письмо в руках, подумала бы, что потеряла рассудок.
По дороге на Пикок-стрит они с Рилли только недоуменно переглядывались, не в силах говорить. Столь неожиданный поворот событий сбил их с толку. Корделия постоянно опускала руку в карман, чтобы убедиться, что письмо Силаса П. Свифта на месте. Они все время спотыкались на неровном покрытии моста, когда переходили через реку. А затем, уже дойдя до стоянки экипажей на Элефант и Касл, начали смеяться. Женщины смеялись так сильно, что слезы текли из глаз. Им просто повезло не встретиться с констеблем, который наверняка арестовал бы их, приняв за подвыпивших уличных женщин.
В тот вечер они собрались все вместе, и миссис Спунс по ошибке перевернула свой ночной горшок. Они снова и снова перечитывали письмо и грезили об Америке. Америка вместо работного дома на Винегар-Ярде. Регина внезапно вспомнила о своем жившем в Нью-Йорке младшем брате, говоря о нем неизменно: «мальчик Алфи». Гвенлиам, на бледных щеках которой проступил румянец, только и делала, что повторяла: «Америка? Новая страна?» Рилли сидела рядом с миссис Спунс, спрашивая ее, хотела бы она отправиться через океан на корабле. Старая леди улыбалась, как всегда, но, если бы она понимала хоть что-нибудь, разве отказалась бы от Америки? Ее тоже страшила бы перспектива оказаться в работном доме. Они без устали повторяли: «Двадцать фунтов в неделю!», у них не было и мысли о том, чтобы отказаться от предложения. Они точно знали, что поедут в новую страну, поедут все вместе, всем домом: разве не потому они выдержали все страшные испытания, что рассчитывали друг на друга? Они теперь были готовы или умереть, или доплыть вместе. Они должны восстановить свой высокий статус. Веру в их профессионализм им внушил месье Роланд, но выступления в цирке его не обрадуют, однако, с другой стороны, как еще они могли подтвердить свою репутацию?
На минуту в комнате установилась тишина, ибо никто из них не знал, как сообщить эту весть месье Роланду. Именно месье Роланд, который никогда не повышал голоса, всегда кричал о том, что гипноз — это особая философия, это практика, которая помогает исцелять людей, и применять ее для развлечения — значит нарушать правила. Но они поедут в Америку. Ценой утраты дружбы с человеком, который больше всех на свете помог им.
— Мы должны рассказать ему о наших планах, — наконец вымолвила Рилли.
Оставив Регину, которая вещала о победе добра над злом (миссис Спунс, как всегда, слушала ее с восторгом и улыбалась), Корделия, Рилли и Гвенлиам надели свои шляпки, накидки и перчатки и медленно пошли в сторону Кливер-стрит. Их возбуждение быстро сменилось тягостным чувством при мысли о предстоящем разговоре. Корделия держала в руках письмо, а Рилли — утюжок, поскольку они не забывали о том, что их путь лежит через печально известные Элефант и Касл.
Женщины очень удивились (Корделия вдруг ощутила, как ее лицо вспыхнуло, а сердце начало часто биться), когда увидели, что их приход прервал беседу месье Роланда с инспектором Риверсом. Джентльмены сразу же оценили ситуацию: они заметили волнение и тревогу на лицах женщин, так же как и их нервное возбуждение. Корделия, не в силах вымолвить ни слова, молча протянула письмо месье Роланду. Он взял свечу, поднес письмо к глазам и погрузился в чтение. Все следили за выражением его лица, но оно оставалось бесстрастным. Дочитав до конца, он молча вручил письмо инспектору Риверсу, а сам отошел к окну и остался там, глядя в темноту. Они видели его благородную прямую спину, его тень на стене у окна. Корделия в который раз восхитилась этим человеком, который столько сделал для нее. Она поняла, как сильно любит его, как много он для нее значит. «Он не сможет принять такое предложение, — сказала себе Корделия, — ему чужда идея развлекать людей в цирке с помощью гипноза, и я не могу даже представить себе, что мы поссоримся с ним из-за этого, но мы должны уехать». Рилли, глядя на него, лишь подумала: «Я так люблю месье Роланда, и я ужасно буду скучать по нему». По ее щеке вдруг скатилась слеза. Она смущенно смахнула ее.
