Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Я проснулась: сердце мое колотилось, страшная картина все еще стояла перед глазами. Лицо Антония… оно выглядело так, будто его подвергли пыткам.
В углу комнаты, перед статуей Исиды успокаивающе мерцала лампа. Откинув пропитанные потом покрывала, я опустилась на колени у ног богини и, не зная, что еще сделать, взмолилась:
— Сотри этот дурной сон!
Именно так поступали близнецы, когда им снились кошмары, — прибегали к мамочке и просили, чтобы она им помогла.
Но Исида не откликнулась на мою мольбу, и я поняла: посланное мне видение правдиво.
Вернувшись в постель, я стала ждать продолжения — и увидела все, что происходило в Парфии. Антоний жив, но вокруг него смерть. Теперь мне оставалось лишь ждать утра. Когда оно настало, пришли вести.
Я ждала Эроса, личного слугу и вольноотпущенника Антония, прибывшего во дворец на рассвете. Мне доложили, что он дрожит; о многом говорил и сам факт, что Антоний прислал не военачальника, не Канидия, Деллия или Планка, но этого юношу, почти мальчика.
Мардиан сгорал от любопытства, но я заявила, что сначала приму гонца наедине. Со временем все обо всем узнают, но сейчас мне нужно услышать новости самой.
Я не стала утруждать себя переходом в тронный зал и официальным облачением, и Эроса провели в мои личные покои. Он не раз бывал там и часто последним покидал их, оставляя меня наедине со своим господином. Мы, бывало, дождаться не могли, чтобы он удалился; а теперь я жду, когда он явится и расскажет, что произошло после того, как великолепная армия, сияющая, как только что отчеканенная монета, выступила в поход.
— Он жив? — спросила я, едва Эрос появился на пороге. — Антоний жив?
Страшное видение явилось мне лишь несколько часов назад, и сейчас именно этот вопрос был главным.
— Жив. — Юноша кивнул. — С ним все в порядке.
Я внимательно посмотрела на него: лицо загорело и обветрилось, руки огрубели и покрылись мозолями, ноги сбиты, все в ссадинах, а уж коросту с них придется отскребать очень долго.
— Где он?
— Он ждет тебя в Леусе, в Сирии.
Что это за Леус? Где это? И как его туда занесло?
— Где?..
— Это маленькая рыбацкая деревенька, — пояснил Эрос. — Двинуться в Тир или Сидон он… мы не решились, опасаясь, что парфяне уже поджидают нас там, захватив эти города после… после своей… своей великой победы.
Он понурился, не в состоянии посмотреть мне в глаза.
Я взяла его подбородок, как будто он был моим ребенком.
— Об их победе мне уже известно, — доброжелательно сказала я. — Раз Антоний жив, остальное уже не так страшно. Просто расскажи мне, что произошло.
— Откуда ты знаешь?
Он позволил себе поднять голову.
— Боги послали мне видение, — ответила я. — Но у них не в обычае излагать подробности, так что рассказывай.
— Я вкратце изложу тебе основные события, а потом ты можешь задавать мне вопросы, как пожелаешь, — промолвил он высоким голосом, срывающимся от волнения. — Началось все в горах. Обоз еле полз по этим петляющим тропкам и задерживал продвижение всей армии. Чтобы двигаться быстрее, Антоний решил оставить обоз в тылу под охраной двух римских легионов и союзных царей — Артавазда и Полемона…
Недостаточно! Недостаточно охраны! Всего два легиона! Ох, Антоний, что толку, если обоз охраняет двадцать три тысячи солдат? Ведь только десять тысяч из них — римляне!
— А парфяне, похоже, знали об этом заранее, обрушились на них и… перебили их.
Эрос выглядел так, будто готов был удариться в слезы. Мне бы остановить его, заставить собраться для дальнейшего рассказа, но я чувствовала, что не могу.
— Они уничтожили двадцатитысячное войско?
В такое трудно было поверить.
— Нет, перебили только римлян, а царя Полемона захватили в плен. Что же до Артавазда, то он увел свои тринадцать тысяч воинов обратно в Армению.
Как и было задумано! Я знала это. Лживый изменник с самого начала сговорился с парфянами.
Антоний упрекал меня в излишней подозрительности, а как назвать того, кто страдает излишней доверчивостью? Я ведь предупреждала Антония и насчет Октавиана, и насчет этого царька. Но нет, его благородная натура не позволяет разглядеть в ком-то коварство! Неужели благородство непременно должно ослеплять и лишать рассудка?
— Мы узнали об этом слишком поздно. Антоний направил в тыл подмогу, но помогать уже было некому. Парфяне овладели орлами двух легионов и предали огню все наши боевые машины.
А без машин завоевание страны невозможно. Антоний оказался в ловушке: находясь в чужой стране во главе большой армии, он не мог осадить и принудить к сдаче ни один город. Если ему не удастся навязать парфянам сражение, получится, что поход за сотни миль, со всеми затратами и жертвами, был напрасен.
— И как благородный Антоний воспринял случившееся? — спросила я.
— Я видел его печаль, но он не показал этого своим людям, — ответил Эрос. — Он попытался найти выход и вынудить врага к решающей битве, но ничего не вышло. Хуже всего было то, что мы бесполезно топтались на месте. Конечно, в такой ситуации парфяне не имели причин идти на уступки или хотя бы возвращать нам орлов — и захваченных у Красса, и двух наших. А потом наступил октябрь, погода не позволяла больше оставаться в поле, и нам пришлось отступить.
Отступление. Самый нежелательный маневр для любого полководца. Ничего не добиться и отступить.
— Правда, к тому времени потери основного состава армии были ничтожны, всего несколько человек — мы ведь фактически не встречались с противником. Но потом — потом все изменилось. Моя царица, мы потеряли треть армии — тридцать две тысячи лучших легионеров. Это даже больше, чем потерял Красс!
Тут он все-таки уронил голову и разрыдался. Я позволила ему выплакаться вволю, а сама подошла к окну. Меня била дрожь, я смотрела на ненастное море снаружи, но ничего не видела. Однако мне следовало держаться. И выслушать все.
Тридцать две тысячи легионеров — вот чьи мертвые тела видала я в своем кошмаре. Тела, разбросанные по бескрайней каменистой равнине…
Он вытер глаза.
— Один тамошний житель предупреждал, что, хотя парфяне и обещали нам безопасный отход, не следует отступать тем же путем, каким мы пришли. Он говорил, что на равнине нас окружат и перебьют. Мы не знали, верить ему или нет, но в конце концов благородный Антоний поверил.
Да уж, благородный Антоний всем верит.
— И это нас спасло.
Вот как! Оказывается, порой доверчивость вознаграждается. Бывает, видимо, и так — но редко.
— Какое же это спасение? Ты говоришь, что вы потеряли одну треть армии, не считая десяти тысяч убитых вместе с обозом? Всего сорок две тысячи! Значит, почти половина! — вскричала я.
