Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии
– А дети? Зачем убивать их?
– Как это зачем? Как я могу оставить своих троих шехзаде и прекрасную, словно роза, Михримах тем, кто когда-то придет лишить их жизни?
Сулейман застыл. Он об этом вовсе не думал. В самом деле, если бы он покинул Хюррем, что бы было с их детьми? Он подумал: «Да, это наши общие дети, но ведь и она, и я, Сулейман, не вечны в этом мире. После нас придет Мустафа Хан, но будет ли он так же, как когда-то мы, оказывать почтение братьям? Или же уничтожит их, боясь соперничества?» Ему стало страшно. «О всемогущий Аллах, – подумал он, – не дай моим детям окропить руки братской кровью». Он еще раз изумился тому, как смела и откровенна Хюррем. Он всякий раз изумлялся этому. Его жена совершенно не умела ни хитрить, ни лукавить. Ему была нужна именно такая женщина. Что бы ни происходило со мной, какие бы враги не окружали меня, я всегда обрету спасение рядом с ней.
– Ах, моя прекрасная Хюррем, – тихо сказал он. – Разве ты меня не знаешь, что в твоей прекрасной голове появляются такие черные мысли? Разве может Сулейман покинуть свою возлюбленную? Мое сердце мрачнеет, когда ты такое говоришь. Я только лишь спросил, что полагается делать в таких случаях, и услышал ответ, что необходим никах, если не хочешь жить в прелюбодеянии.
– А если бы тебе этого не сказали, ты бы не женился на мне?
Падишах усмехнулся: «Еще как бы сказали».
Он посмотрел в сине-зеленые глаза Хюррем и добавил: «Забудь свои мрачные мысли. Все страхи теперь позади. Еще вчера ты была Хюррем Хасеки, а сегодня стала Хюррем Султан. Теперь весь мир будет называть тебя именно так».
Падишах снял накидку с волос жены. Затем вынул гребешки, державшие косы. Затем медленно расплел косы, покрывая их поцелуями. Волосы рыжим водопадом разлились по плечам Хюррем.
Той ночью все между ними было по-другому. Трудно было бы объяснить, но что-то необратимо изменилось. Их чувства стали глубже, поцелуи – чувственнее. Хюррем той ночью впервые ощутила себя свободной, совершенно свободной. Она забыла обо всех правилах и запретах. Она теперь действовала так, как велело ей сердце.
Не заставили себя ждать и неприятные известия, которые Джафер получил от своих соглядатаев. «Быстро же Ибрагим вылез из берлоги», – проскрежетала зубами Хюррем.
По правде, Садразам-паша долго приходил в себя. Он первым поздравил султана Сулеймана, как только шейх-уль-ислам Али Джемали-эфенди объявил их с Хюррем мужем и женой, но ему не верилось в произошедшее. Кому могло прийти в голову, что Сулейман женится на своей наложнице? Как можно было такое даже предполагать? Но теперь оставалось принять произошедшее. Прежде у Сулеймана был лишь один любимчик, теперь в жизни падишаха таких было двое. «Интересно, кто из нас первый, – думал Ибрагим, – не преминув отправить Хюррем в качестве свадебного подарка роскошную брошь, привезенную из Египта».
«Эта любовь ослепила тебя, Сулейман, – бормотал главный визирь, вышагивая по комнате у себя во дворце. – Если ты умрешь завтра, сможет ли Мустафа, рожденный от Гюльбахар, твоей наложницы, без никаха, с легкостью наследовать трон? Или же трон достанется Мехмеду, ведь его родила твоя законная супруга Хюррем? Кто же победит в этой схватке? Вот в чем главная проблема».
Но ведь и Гюльбахар была мусульманкой. Московитка все тонко рассчитала. Этим никахом Сулейман перевел свои отношения с Гюльбахар в прелюбодеяние, а шехзаде Мустафу – в незаконнорожденного. В таком случае кем тогда становился сам Сулейман? А его отец? А их предшественники? Получается, что из-за одной любви пошатнулись основы всего государства. Завтра московитке вздумается сказать: «Как можно отдавать трон шехзаде, рожденному в прелюбодеянии, когда есть законный сын от законной жены, взятой при свидетельстве Аллаха?» Ибрагим-паша похолодел. А если она догадается взять у глупца ходжи фетву о том, что трон может достаться только законному сыну?
Нет, он не может наблюдать спокойно за этим со стороны! К тому же со дня на день поднимут бунт янычары. Гюльбахар Хасеки непременно должна умолить падишаха и вернуться с Мустафой в Стамбул, чтобы восстановить права свои и шехзаде. Нужно было найти какой-то предлог. Нужно было, чтобы Сулейман вновь объявил наследником престола шехзаде Мустафу. Нужно было, чтобы он сказал: мы поженились, а теперь все изменилось. Мои подданные могут запутаться, а наследник престола по-прежнему мой старший сын. Вслед за этим поднимется, конечно же, большая смута, но если усадить Мустафу на престол Сулеймана, то в один прекрасный день удастся уничтожить на корню московитку и ее отпрысков. И он сам, Ибрагим, будет управлять Мустафой и государством. К тому же с него, Ибрагима, в этой огромной империи может начаться новая династия. Ведь если была династия Осман-оглу, то почему бы не появиться династии Ибрагим-оглу?
Два дня спустя из дворца Ибрагима-паши на Ипподроме поздно вечером отъехал всадник, направлявшийся в Манису. Он вез письмо: «Вы в опасности. Здесь неспокойно. Янычары волнуются. В любой момент может начаться восстание. В такое время шехзаде должен находиться в Стамбуле. Найдите предлог привезти сюда шехзаде-наследника, а я попытаюсь уговорить султана».
Узнав от Джафера обо всем происходящем, Хюррем помрачнела. Ей казалось, что ее мир, выстроенный столь тщательно и безупречно, в любой момент готов рухнуть. Ясно было, что чернокожий евнух перехватил послание Ибрагима, но кто знал, сколько гонцов в таком опасном деле везли в Манису письмо?
На следующий день к Хюррем пришла супруга Искендера-паши Семиха и тоже сообщила неприятную новость:
– Моя дорогая госпожа, что же это такое творит Ибрагим? Вчера он говорил, что наш повелитель должен еще раз объявить наследника престола, так как он совершил никах с Хюррем Ханым. Чтобы ни у кого не осталось ни сомнений, ни подозрений.
Щеки Хюррем порозовели от гнева. Она попыталась скрыть его, но голос ее задрожал:
– Интересно, почему это паша Хазретлери вмешивается в наши семейные дела и придает им бо́льшее значение, чем делам собственной семьи?
Семиха покачала головой:
– Повелитель и так гневается. Он сказал ему: «Какие могут быть сомнения, паша? Разве закон изменился, что нужно объявлять нового наследника?» «Нет, все по-прежнему, наследником является старший сын», – отрезал падишах.
– Да дарует Аллах нашему повелителю долгих лет жизни! Разве наш господин, великий султан, сильный, как лев, не успешно правит государством и нашим домом, чтобы его трону искался новый хозяин? Если закон и порядок обязывают объявить наследником старшего сына, то так и будет. Должно быть, паша сам испытывает сомнения, раз прогневал нашего падишаха.
