Сандра Уорт - Леди Роз
– Все в порядке, Уильям… и будет в порядке. – Я наклонилась и ласково погладила его по щеке. – Не волнуйся. Как только приеду в Бишем, напишу тебе письмо.
Он кивнул и неохотно отошел в сторону. Я пришпорила Розу. Урсула, Том и Джеффри рысью поскакали за мной. Я махала рукой, пока Уильям не скрылся из виду; когда необходимость притворяться исчезла, я бессильно ссутулилась в седле и прижала руку ко лбу, пытаясь справиться с головокружением. Родив в прошлом году мертвого ребенка, я долго болела и теперь знала, что мое сердце этого испытания не выдержало. Несколько недель назад я с трудом встала с постели и поняла, что скоро не смогу сидеть прямо. Моя болезнь началась после Барнета, постепенно становилась все тяжелее, а теперь стало ясно, что она неизлечима. Тело говорило, что я долго не проживу, а мне хотелось умереть в Бишеме.
В Бишеме был похоронен Джон.
Бишемский приорат веками был местом последнего упокоения членов рода Невиллов; именно в Бишем привезли Джона после битвы при Барнете, чтобы похоронить его рядом с Томасом, отцом, матерью и Уориком, который погиб в том же бою. Младший брат Джона, архиепископ Джордж, перед сражением вместе с Кларенсом перешедший на сторону Эдуарда, вскоре после Барнета был обвинен в государственной измене и отправлен в Гамский замок близ Кале. Суровые условия заключения подорвали его здоровье. Наконец Дикон Глостер освободил его, но Джордж провел на свободе лишь два года и в прошлом месяце умер. Погребенный в кафедральном соборе Йорка, он стал единственным из Невиллов, не похороненным в Бишеме.
– Дорогая леди Исобел, вы уверены, что здоровы? – спросила Урсула.
Я смотрела на свою любимую подругу, переполненная воспоминаниями. Ее отец, сэр Томас Мэлори, тоже пал при Барнете. В первые дни после этой ужасной битвы, когда я была как в тумане; Урсула утешала меня и ни словом не упомянула о собственной потере. Сколько слез, сколько скорби… Многим ли удается прожить долгую счастливую жизнь и умереть в собственной постели, не затронутым войной? Лично я таких людей не знала. Может быть, дети моих детей доживут до мирных времен, но нам самим это не суждено. Вскоре после битвы при Барнете состоялась битва при Тьюксбери. Там тоже победу одержал Йорк, и на следующий день бедный король Генрих умер в Тауэре. Все говорили, что его убили по приказу короля Эдуарда.
– Перестань, Урсула, – мягко сказала я. – Я здорова. Посмотри, какой прекрасный день. Солнце сияет, птицы поют, деревья в цвету. Чего еще желать? Посмотри сама… – Я протянула руку и сорвала цветок с дикой вишни, сгибавшейся под тяжестью цветов. Именно в такой день девятнадцать лет назад мы с Джоном венчались в замке Рейби; тогда я вплела в волосы цветки вишни. Да, много скорби, но много и счастья… Дорога, по которой я шла, была усыпана не" только шипами, но и лепестками роз.
После Барнета я решила думать не о скорби, а о счастье/, выпавшем на мою долю, потому что после сообщения о смерти Джона меня пугала мысль о судьбе графини Алисы. При моем слабом сердце ничего не стоило умереть от горя, но дети были слишком малы. Они нуждались во мне, а я дала клятву Небесам. Решение оказалось правильным. Я знала любовь; хотя с годами воспоминания слабели, но она поддерживала меня. Я потрогала седло, украшенное драгоценными камнями. Позолота стерлась, кожа потрескалась, но рубин сверкал так же, как в тот день, когда я встретилась с Джоном в лавке шорника.
– Миледи, умоляю, скажите мне правду, – жалобно промолвила Урсула.
Я отвернулась. Обманывать Урсулу было бесполезно; она слишком хорошо меня знала. Кроме того, я была перед ней в долгу. Все мое девичество, замужество, материнство и вдовство дорогая подруга была рядом, радуясь и горюя вместе со мной.
– Мне нужно в Бишем, – прошептала я так, чтобы не услышали Джеффри и Том. – Пора, Урсула…
Урсула ответила не сразу, а когда заговорила, я увидела на ее глазах слезы. В последнее время она часто плакала. Я невольно вздохнула. Тем, кто остается, всегда труднее.
– Да, моя дорогая Исобел, – еле слышно ответила она. – Я знаю, у вас больное сердце… но это продолжается уже давно. Я надеялась, что вы меня разубедите.
Я потрепала ее по руке:
– Не грусти обо мне, любимая Урсула. Я ухожу с миром.
Я вдыхала ароматный весенний воздух, восхищаясь вечной сменой времен года. Нежная весенняя зелень скрашивала пейзаж. Даже животные радовались. Рощи заливал солнечный свет, природа звенела от птичьих песен, по лесным тропинкам бегали лисы и олени. Новорожденные ягнята и телята пытались встать на ножки. Мы молча ехали по извилистой дороге, под копытами хрустели прошлогодние сучья, а в кронах деревьев гонялись друг за другом белки.
Внезапно время пошло в обратную сторону. В пятнадцать лет я ехала той же дорогой на юг в поисках будущего, а после смерти Джона оказалась перед тем же выбором: либо выйти замуж, либо уйти в монастырь. Я подумала о сестре Мадлен. Она умерла вскоре после того, как я повидалась с ней в день моего обручения с Джоном, но я была намного счастливее бедной старой монахини. У меня были дети. Конечно, жизнь многое отняла у меня, но очень многое дала взамен!
Я вспомнила, какой была Маргарита, когда я навестила ее в заключении. Мне хотелось избавиться от этого образа, потому что он напоминал мне о том, чем кончается скорбь. После гибели сына в битве при Тьюксбери она утратила силы и забыла, что такое радость. Раздавленная страданиями, она целый день сидела в кресле с рассеянным взглядом, устремленным в прошлое. Именно такой она была в тот день, когда я приехала в замок Уоллингфорд. Маргарита узнала меня и даже сказала несколько слов, но была всего лишь пустой оболочкой, хранилищем воспоминаний. Я подумала о графине Алисе. Преступления Маргариты обернулись против нее самой, но что толку? Она писала историю, но не могла смыть слезами свои грехи, вернуть жертвам отнятое и тем самым спасти себя…
После смерти Джона мне очень хотелось выбрать мирную обитель, где я могла бы вернуться в прошлое и быть с ним – пусть только в мыслях, но что бы стало с детьми? Их передали бы опекуну, который в один прекрасный день мог бы выгодно продать их. А вдруг этим опекуном стала бы Элизабет Вудвилл? Я не могла обречь своих дорогих девочек на такую судьбу. Элизабет Вудвилл ненавидели еще сильнее, чем Маргариту, ненавидели так, что последние слова, сказанные Уориком Эдуарду, стали грозным предупреждением: «Твою королеву ненавидит вся страна и не позволит ее потомству занять английский трон!» Пророчество было страшным, потому что, как показала жизнь, детям свергнутых королей приходилось платить за грехи отцов дорогой ценой.
После смерти Джона в Ситон-Делаваль приехал Уильям Норрис, чтобы выразить мне свои соболезнования. Он сказал, что любит меня и именно поэтому так и не женился. Уильям знал, что я не люблю его, но говорил, что это не важно. Клялся, что если я выйду за него замуж, то никогда не пожалею об этом. Так и вышло. Уильям был хорошим человеком, а я знала, какую боль причиняет неразделенная любовь, потому что помнила дни, наступившие после Таттерсхолла, так ясно, словно это случилось вчера, а не много лет назад.
