Эльвира Барякина - Князь советский
Алов схватился за голову: так вот в чем дело! Баблоян изгнал его из партии, чтобы выпустить на волю своего дружка. Он, верно, договорился об этом с Драхенблютом в обмен на помощь во время чистки и на союз против Ягоды. А чтобы Алов не выступал, его попросту уволили – разменяли, как пешку!
Но почему Драхенблют пошел на это? Ведь он сам требовал найти украденные у Рейха деньги! Он знал, что у Рогова в портмоне были обнаружены купюры с переписанными номерами…
Внезапно Алов похолодел: «А ведь я не занес это в протокол!»
Проклятая болезнь так доконала его в тот день, что он почти ничего не соображал и не оформил нужные бумаги, а потом и вовсе о них забыл.
Распрощавшись с Дианой Михайловной, Алов побежал назад к проходной: ему надо было срочно переговорить с Драхенблютом.
3.Поначалу Глеб Арнольдович наотрез отказался встречаться с Аловым, но потом все-таки смилостивился.
– Ну, что у тебя? – недовольно буркнул он, когда тот вошел к нему в кабинет.
– Глеб Арнольдович, почему вы выпустили Рогова? – трепеща проговорил Алов.
– Товарищ Сталин пригласил его на интервью, а он абы кого приглашать не станет.
Алов прижал руки к груди.
– Да ведь Рогов затеял покушение! Он завербовал Баблояна и через него вышел на Генерального секретаря.
Алов рассказал про Дунину стодолларовую купюру и про деньги, найденные в портмоне у Рогова.
– Я из-за болезни не успел составить протокол, но ведь вы видели портрет товарища Сталина с дыркой во лбу – я подшил его к делу! Это условный сигнал!
Оказалось, что Драхенблют ничего не видел: он читал только показания Элькина, а конверт с открытками был получен на следующий день.
– Нам надо спасать товарища Сталина! – вскричал Алов. – Рогову достаточно пронести ядовитый порошок в пуговице или ручке и на прощание распылить его в кабинете… Вам ли об этом не знать?!
Драхенблют вызвал Этери Багратовну.
– Узнайте, когда Рогову назначено интервью в Кремле!
Через пять минут секретарша доложила, что встреча со Сталиным должна состояться в семь. Часы показывали полседьмого.
На Чистые Пруды и к кремлевскому бюро пропусков были посланы машины. Алов сидел как на иголках, Драхенблют беспрерывно курил и время от времени поднимал трубку:
– Ну что? Нашли его? Нет? Твою ж мать!
В 7:30 из Кремля позвонили и сказали, что товарищ Сталин отменил встречу с корреспондентом «Юнайтед Пресс», так как тот не явился.
– Ничего не понимаю… – повторял Алов. – Может, он запил на радостях, что его выпустили из тюрьмы? Как это так – не прийти к самому Генеральному секретарю?
Драхенблют велел найти Рогова живым или мертвым: проверить всех его знакомых, все вокзалы, больницы и близлежащий кабаки.
Полдевятого пришло сообщение, что Рогов улетел.
– Что значит «улетел»? – заорал Драхенблют на Этери Багратовну.
– На аэроплане, – невозмутимо ответила та. – Он вылетел в Берлин еще днем – у него же были все документы.
Алов вскочил на ноги:
– Надо сказать обо всем товарищу Сталину! Он должен знать о том, что Баблоян берет взятки от… – Он замолк, наткнувшись на ледяной взгляд Драхенблюта.
– Уймись, – тихо приказал тот. – Мы не можем трогать Баблояна. Если мы поднимем скандал, то этим делом займется Ягода и наверняка пронюхает, что происходит с нашими профсоюзными взносами за границей.
Алов в бессилии опустился на стул. Как он раньше обо всем не догадался?!
Сотрудники ОГПУ, работавшие за границей, получали зарплату в валюте и в ней же платили все положенные взносы. На профсоюзных счетах в иностранных банках накапливались значительные суммы, и Драхенблют договорился с Баблояном использовать эту валюту для своих нужд. А государству они перечисляли обесцененные рубли, реальная стоимость которых была в два раза меньше официального курса.
Советские руководители всех рангов походили на лакеев, которые тайком обкрадывали хозяйские кладовые. Они заключали союзы, чтобы было сподручнее красть, и доносили друг на друга барину, стараясь оттолкнуть врагов от кормушки – именно в этом и заключалась их «борьба за светлое будущее».
– Знаешь, Алов, мы наверное погорячились, когда вышибли тебя из партии, – задумчиво проговорил Драхенблют. – Все-таки ты надежный сотрудник и бдительный чекист. Давай-ка мы направим тебя на Кубу – будешь там приносить пользу.
Алов все понял: его начальник был готов закрыть глаза на преступления Баблояна и Рогова и высылал ненужного свидетеля – чтобы тот не болтал лишнего.
Драхенблют поднял трубку:
– Соедините меня с административным отделом Наркоминдела. Здравствуйте, товарищ Федоров! Нам нужно послать одного сотрудника в Гавану. Как насчет должности коменданта? Уже занята? Ну, устройте его делопроизводителем. К вам придет человек с запиской от меня, и вы, пожалуйста, проведите его по вашим штатам.
Он повесил трубку и повернулся к Алову:
– Ты мечтал об отдельной комнате? Вот и будет тебе комната с видом на море и пальмы. И бабу свою заберешь, чтобы она тут глаза не мозолила.
– А Рогова с Купиной отпустите? – слабым голосом произнес Алов.
– Мы их найдем – можешь не беспокоиться.
4.Клим понимал, что это безумие – брать с собой Тату. Что скажет Нина, когда узнает, что он решил удочерить еще одного ребенка – тем более, дочь своей любовницы? Тата с ее дурным характером наверняка вымотает ему все нервы, но бросить ее на произвол судьбы Клим не мог: если бы не Галя, его бы изувечила рыжая чекистка.
Им повезло: в самолете были свободные места, а проверка документов и таможенный контроль прошли без приключений.
Молоденькая служащая вывела Клима и детей на летное поле, где стоял тупоносый самолет, выкрашенный в ярко-красный цвет.
– Какой хорошенький! – восхищенно ахнула Китти. – Прямо как ненастоящий!
Самолет и вправду напоминал игрушку: не верилось, что этот дачный домик с крыльями способен подняться в воздух.
Клим покосился на Тату: та, слава богу, помалкивала.
Из кабины выпрыгнул Фридрих, наряженный в кожаную куртку и шлем с круглыми наушниками.
– О господи – жив! – воскликнул он, увидев Клима. – А это что за девицы?
– Мои дочери.
Фридрих нахмурился.
– Ладно, потом обо всем расскажете. Забирайтесь в салон – через пятнадцать минут вылетаем. Первая остановка в Смоленске, вторая в Каунасе[4], третья – в Кёнигсберге. А там рукой подать до Берлина.
В салоне стояли четыре кожаных кресла с подголовниками. На стенах – крючки для одежды, на прямоугольных окнах – скручивающиеся в рулон шторки. В хвостовой части за перегородкой что-то грохотало – туда складывали ящики и чемоданы, и самолет вздрагивал и приседал каждый раз, когда в него пихали очередной груз.
