Симона Вилар - Дикое сердце
Эмма всегда чувствовала себя грешной и слабой рядом с аббатисой. И вместе с тем в ней от таких речей просыпался гнев. Особенно когда она замечала, что мать Стефания всячески старается задеть не только ее, но и Геновеву. Ее явная недоброжелательность так и сквозила в речах, когда она придиралась к сестре-целительнице.
— Почему вы терпите все это? — однажды спросила она Геновеву после ухода аббатисы.
Монахиня погрузила пальцы в кучу пахнущей травы, растерла сухие стебли. Чистый, пряный аромат иссопа разнесся по комнате, словно очищая воздух от духа язвительной настоятельницы.
— Дело в том, дитя мое, что несколько лет назад шартрский епископ назначил меня на место аббатисы Святой Магдалины, да и сестры поддержали этот выбор, хотя сестра Стефания всеми правдами и неправдами стремилась возглавить аббатство. Я отказалась от сей должности, поэтому настоятельницей все же стала Стефания. Однако ей трудно простить мне, что я в чем-то обошла ее.
— Но отчего же вы отказались? — недоумевала Эмма. — Ведь слава ваша далеко разнеслась за пределами монастыря, люди приезжают за многие лье, чтобы предстать перед вами и поведать о своих болях и тревогах.
— Иссоп, — произнесла Геновева, словно не слыша вопроса Эммы, — помогает от бронхиальной астмы, исцеляет воспаление горла, а сваренный с медом, лечит от плевритов.
— Вы не желаете отвечать, матушка?
Геновева вынула руки из кучи сухой травы и отряхнула над столом пальцы.
— Я уже нашла себе дело в этой жизни… Я врачую людей, и это приносит мне удовлетворение, даже, сказала бы, успокоение. Да и должность настоятельницы требует большой ответственности, забирает много времени. А слава положения… Что ж, это все уже было в моей жизни, и я не желаю вновь позволять честолюбию и властности воцариться в своей душе, посеять в ней суету и волнения.
Значит, молчаливая сестра Геновева когда-то занимала должность более почетную, нежели высокий пост аббатисы монастыря. А ведь быть настоятельницей в своих владениях весьма почетно. Настоятельница по-своему управляет землями, виллами, деревнями, феодалами; она по своему усмотрению заключает торговые сделки, она имеет полную власть в своих землях и никому, кроме епископа, не подчиняется. И все же когда-то Геновева занимала более высокое положение.
В глазах Эммы был явный вопрос, но монахиня словно не замечала немого ожидания ответа.
— Тебе пора на прогулку, Эмма. Думаю, ты достаточно окрепла и мне уже незачем сопровождать тебя.
Конец сентября был на диво прекрасен. Эмма подставила лицо неярким лучам солнца. Потом осторожно стала спускаться по ступенькам деревянной галереи. Она уже хорошо изучила монастырь Святой Магдалины. Это было богатое владение, которому по традиции покровительствовали дамы из королевского рода франков.
Мария Магдалина — раскаявшаяся грешница, сопровождавшая самого Спасителя и причисленная к лику святых, — всегда вызывала в них особое чувство симпатии. Поэтому они много жаловали на это затерявшееся среди лесов Шартрского диоцеза аббатство. Королева Бертрада Колченогая, коварная Фастрада, обворожительная рыжая Юдифь Вельф[41], от которой в роду Каролингов постоянно рождались потомки с красновато-медным отливом волос, — все они проявляли благосклонность к монастырю Магдалины, а в одной из подземных крипт покоилось и тело бабки Эммы по матери, первой супруги Людовика Заики Ансгарды.
Аббатиса Стефания один раз сказала, что:, когда Эмма достаточно окрепнет и замолит свои грехи, ей позволят помолиться над телом царственной бабушки. На Эмму это не произвело особого впечатления. Та унция королевской крови, что так влияла на ее судьбу, до сих пор казалась ей чем-то полумифическим и не очень-то ее волновала.
Куда с большим интересом она выслушала рассказ Стефании о монастырских подземельях, каменных колодцах, в которых не раз были заключены враги мира Франкии, среди которых был и некий Тибо Пройдоха, пытавшийся властвовать над Шартром, исконно епископским городом. Аббатиса, казалось, смаковала все подробности, как Тибо Пройдоха мучился в подземелье, пока не испустил дух, и при этом выразительно поглядывала на Геновеву, которая вдруг смертельно побледнела и весь остаток дня была сама не своя и все валилось у нее из рук.
Но сейчас, когда Эмма грелась на сентябрьском солнышке, ей не хотелось думать ни о чем мрачном. Накинув на голову длинное беленое покрывало, она медленно обходила аббатство. Все его постройки размещались внутри каменных стен и создавали впечатление тесноты благодаря многочисленным маленьким дворикам, коротким галереям, лестницам переходов. Единственным свободным местом был обширный мощенный камнем двор у ворот, а самой значительной постройкой была каменная башня королевы Бертрады. Была, правда, еще одна башня, приземистая, неуклюжая, без окон. Эмма не знала ее назначения, ибо дверь ее всегда была закрыта. За ней начинались деревянные стены хозяйственных построек — спикарий[42], скотные хлева, коптильни. В стороне от других построек располагалась кухня с пирамидальной крышей и отверстием наверху для лучшей тяги. От нее вела тропинка к небольшой калитке в стене, предназначенная для выброса мусора. Они скапливались помойной кучей внизу холма, в то время как монастырь вверху оставался в чистоте.
В один из погожих дней в начале октября в монастыре происходило торжественное пострижение в монахини. Эмма видела шествующую в церковь стройную процессию. Белица с распятьем шла впереди, несколько монахинь помахивали кадильницами, за ними тянулись приготовленные к постригу женщины — несколько пожилых и одна почти девочка, больше глазевшая по сторонам, чем думавшая о миссии невесты Христовой. Церковь вся была украшена цветами, горели свечи.
Эмма стояла в боковом приделе, наблюдая за обрядом. Монахини стояли на коленях с зажженными свечами и пели… О, как прекрасно звучала мелодия литании под каменным сводом! Эмма прикрыла глаза. Музыка. .. как давно она не пела!
Священник поднимал крест.
— По своей ли воле явились вы в святую обитель и приняли решение служить одному лишь Господу нашему? Если так, то скажите, что нет для вас иного Бога, кроме Творца нашего.
После обряда Эмму неожиданно вызвала аббатиса. Заговорила заискивающе.
— Я наблюдала за тобой во время обряда. Ты выглядела взволнованной. Не желаешь ли и ты раскаяться в своих мирских прегрешениях и принять постриг?
Эмма поглядела на нее удивленно.
— Неужели вы думаете, что такая «нормандская шлюха», как я, станет достойным приобретением для вашей обители?
