Анн Голон - Бунтующая Анжелика
Дотянувшись наконец до края скалы, она без сил растянулась на мокрой земле, не подымая головы.
Это путешествие во мраке ночи походило, должно быть, на то, что совершает человек, умирая — медленно и мучительно пробираясь в неведомые края.
Осман Ферраджи, знаменитый черный колдун, так рассуждал об этом: «Смерть не всегда замечают. Некоторые люди оказываются, не зная почему, где-то в потемках и должны искать дорогу по свету единственного лучика, взращенного их земным опытом. Если они ничего на земле не взрастили, не наработали, им придется снова блуждать в мире духов… Так говорят восточные мудрецы…»
Осман Ферраджи! Он стоял перед ней, черный, как эта ночь, и говорил:
— Почему ты убежала от этого человека?.. Твоя судьба скрещивается с его судьбой.
Опираясь на руки, Анжелика поднялась. «Если его судьба и моя должны скреститься, значит, я добьюсь успеха!» — и она сжала зубы.
Навряд ли случайность привела Рескатора к этим берегам. Это означало что-то другое. Это означало, что ей надо добраться до него. И она это сделает, несмотря на ветер, море, дождь и ночь. Она вновь услышала, словно рядом, глухой голос, шепчущий ей на ухо: «У меня вы уснете. У меня есть розы». И ее охватила колдовская атмосфера Кандии, и вспомнилась та минута, когда она готова была остаться там навсегда — возле человека в маске который ее купил.
Она выпрямилась и увидела, что дождь перестал. Зато ветер стал еще сильнее. Он хватал ее за плечи толкал вперед потом вбок; каждый шаг требовал борьбы, словно с настоящим противником. Пройдя совсем немного, она испугалась, что повернула не туда. Она бросалась в разные стороны, кружилась на месте и никак не могла найти путь. Наконец небо чуть-чуть прояснилось. И вдруг на востоке стало заметно красное пламя на Башне маяка. А в противоположной стороне, на краю острова Ре, засветился огонь послабее.
Теперь она выбралась из чистилища. Перед ней расстилалась обдуваемая ветром, но свободная от тумана равнина. Можно было идти быстрее. Добравшись до того залива, где накануне видела корабль, она замедлила шаги. Вдруг ей пришло в голову: «А что, если он снялся с якоря?» Но она тут же успокоилась. За последние несколько часов произошло столько трагических событий — возвращение детей, арест, допрос у Бомье, допрос Дегре, что казалось, она прожила уже много дней. Пираты, когда она заметила их, конопатили свой корабль. Значит, он нуждался в ремонте, и навряд ли они могли сняться с якоря ночью, да еще когда начиналась буря.
И тут над ней, высоко, как звезда, загорелся довольно яркий огонь. Она поняла, что это фонарь на вершине мачты «Голдсборо». Ведь пираты, как ни старались остаться незамеченными, нуждались в освещении. Залив, в котором они укрылись, не защищал судно от бури, и оно раскачивалось, напрягая якорные цепи. На мостике можно было различить силуэты часовых.
Анжелика застыла у края скалы. Из своего укрытия она вглядывалась в начавшее выступать из тени судно; оно казалось сказочным видением, мачты без парусов едва вырисовывались, паруса были, конечно, свернуты, чтобы ветер не сорвал их, в кипении морской пены оно подпрыгивало, словно под ним клокотал котел ведьм.
Совсем недавно, когда она выходила из Ла-Рошели, ей казалось, что надо просто скорее добраться до этого места и тут ее будет ждать единственно возможное спасение.
Теперь этот замысел показался безумным: добровольно отдаться в руки человека, стоявшего вне закона, самой явиться к опасному пирату, которого она обидела и выставила на посмешище, и просить у него помощи в деле, ничего не обещающем, кроме риска!.. Столько безумных поступков, которые могут привести лишь к катастрофе. Но катастрофа ждала и позади. А она зашла уже так далеко.
Под скалой загорелся еще огонек, у края одной из пещер, должно быть, дозорные матросы разожгли костер.
И та же рука, которая только что заставила Анжелику подняться и идти вперед, — может быть, это была рука Османа Ферраджи — толкнула ее: «Иди Иди! Там твоя судьба…» Надежда и ужас боролись в ее сердце. Но она больше не колебалась, разыскала тропинку, по которой накануне спускались крестьяне из Сен-Мориса, таща своих свиней, и стала сходить вниз. На берегу ноги увязали в перламутровой массе миллионов истертых морем раковин. Она еле пробиралась вперед. Вдруг ее схватили сзади за пояс и за руки, не давая шевельнуться, и направили прямо в лицо фонарь. Пираты заговорили на незнакомом языке, она видела их смуглые лица под кроваво-красными платками, жестокие зубы и сверкавшие в ушах у некоторых золотые серьги. И тогда она закричала, выставляя перед собой, словно щит, одно имя:
— Рескатор!.. Я хочу видеть вашего предводителя, его светлость Рескатора!..
Глава 15
Она ждала, опираясь на деревянный борт сильно раскачивавшегося корабля. Береговые дозорные посадили ее в каик, который волны швыряли как ореховую скорлупку, и бог весть откуда у нее взялись силы подняться в темноте на корабль по веревочной лестнице.
Теперь сил у нее уже не оставалось. Ее ввели в какое-то помещение, где пахло жиром, должно быть, камбуз. Два человека сторожили ее. Вошел третий, в маске, в шляпе с мокрыми перьями, и она узнала этот приземистый силуэт.
— Вы капитан Язон?
Она видала его на мостике галеры «Ла Рояль». Тогда капитан Язон, сподвижник знаменитого Рескатора, отдавал распоряжения герцогу Вивонскому, главному адмиралу флота короля Людовика XIV. Теперь он был не столь великолепен, но держался с уверенностью власть имущего, чья воля не знает преград.
— Откуда вы меня знаете? — спросил он удивленно.
— Я видела вас в Кандии.
Его глаза из-под маски всматривались в эту странную крестьянку, которую привели сюда, в испачканной и разорванной одежде, с которой стекала вода. Он явно не узнавал ее.
— Скажите вашему предводителю, господину Рескатору, что я.., та женщина, которую он купил в Кандии за тридцать пять тысяч пиастров четыре года тому назад.., в ту ночь, когда случился пожар…
Капитан Язон буквально подпрыгнул до потолка. Пораженный, он снова стал всматриваться в нее. Потом выругался несколько раз по-английски. Наконец с непривычным для него волнением — вообще это был человек спокойный — приказал двум матросам бдительно сторожить пленницу и бросился на мостик.
Матросы сочли нужным взять Анжелику за руки. Все равно бежать было невозможно. Она же попала в логово зверя. Впечатление, произведенное ее именем, встревожило ее. По всей видимости, про нее тут помнили. Ей придется предстать перед Господином. Сразу налетели воспоминания. Кандия, освещенная взрывом синего пламени, Кандия в огне. Отходящий от берега «Гермес» пирата д'Эскренвиля, уже запылавший, блестящий, словно золотой, с мачтами, падающими в вихре искр. Рескатор, выскочивший из клубов дыма своей загоревшейся шебеки, и этот старый гном, колдун де Савари, плясавший на корме своей греческой барки и кричавший: «Это греческий огонь! Это греческий огонь!»
