Плач богов (СИ) - Владон Евгения

- Но ведь… я должен всё-таки поговорить с Эвелин сам, поставить, так сказать, в известность о своих намерениях.

- Само собой. Как и полагается, но перед этим побеседовав с её опекунами. В первую очередь о ваших намереньях должны узнать мы, дать своё согласие с напутствующим благословением, после чего поговорить с вашей избранницей, дабы подготовить её морально к вашей будущей беседе, а уже потом свести вас обоих в более благоприятной для такого исключительного момента обстановке. Вы всё сделали правильно. Не стоит так волноваться и переживать. Можете возвращаться домой со спокойной совестью. Мы сразу же поставим вас в известность, когда будет нужно согласовать вашу встречу и предстоящую с ней помолвку.

Судя по его реакции, он действительно не ожидал, что данный разговор завершится подобным поворотом событий. Видимо, поэтому и был несколько ошеломлён полученным ответом и самим осмыслением происходящего. Да что там ошеломлён? Буквально ошарашен, потрясён до глубины души.

Наверное, пройдёт ещё не один день, прежде чем он окончательно свыкнется с данной мыслью и предстоящими действиями; с тем, что ещё несколько минут назад казалось каким-то несбыточно эфемерным и никак не вяжущимся с его застоявшимся укладом жизни убеждённого холостяка. Чувствовал ли он окрыляющие симптомы искреннего счастья? Возможно да или, скорее, не в полную силу. Ведь получить согласие от родителей или опекунов это не одно и то же. Хотя, стоило ли кривить душой перед собственной совестью? Если бы он хотел узнать ответ от Эвелин, разве бы он не спросил её сам, лично, как это сделал когда-то в далёкой юности, рассказав вначале о своих чувствах не родителям своей первой жены, а самой Маритте?

Конечно, сейчас всё было иначе. Иные обстоятельства, иные чувства и желания. Даже иные «родители». Вся ситуация в целом была совершенно иной: с одной стороны неоднозначной, с другой – чуть ли не полностью и заранее предопределённой. Но чего он не мог предвидеть до конца, так это готовности Джулии Клеменс принять его в свою семью с распростёртыми объятиями. Она даже не стала медлить со встречей, как и переносить её на другое время. Приняла в кабинете своего супруга не за столом или секретером, а на кожаном диванчике меж двух кресел у журнального столика и перед камином, заведомо пригласив в качестве необходимого наблюдателя за благопристойным поведением гостя свою экономку по Ларго Сулей Моану. В течении всей их беседы, домоправительница просидела в неподвижной позе в углу комнаты на стареньком бержере*, обитого парчовым гобеленом медно-коричневого цвета под тканевые шпалеры окружающей комнаты. За всё это время немолодая женщина не проронила ни слова, не проявив хоть какого-то подобия своего живого присутствия. При иных обстоятельствах, её было бы легко спутать с частью мебели данной комнаты.

И всё же, потомственный граф Верджил Аделард Дамиан д’Альбьер чувствовал себя крайне дискомфортно. Вся ситуация, по существу, таковой и выглядела. Само собой, он понимал, что правила этикета требовали подобного расклада вещей, поэтому-то он и предпочёл бы встрече с Джулией Клеменс беседу с её супругом. Но даже в последнем, как говорится, не было нужды. Его разговор с тёткой Эвелин расставил всё по своим местам, показав во всей красе, кто же на самом деле в этом доме принимал окончательные решения по насущным проблемам данной семьи.

Сейчас его волновало абсолютно другой вопрос. Был ли он рад тому, как разрешилась несвойственная его характеру авантюра? И насколько он готов к предстоящим событиям, которые вскоре коснутся жизни его собственной семьи и станут неотъемлемой частью их непредсказуемого будущего? Как бы там ни было, но он должен поговорить с Эвелин Лейн лично, пусть тоже не сразу. Пугать девочку с ходу своими слишком серьёзными намереньями? Надо хотя бы для начала войти к ней в доверие, познакомиться ближе, дать ей возможность привыкнуть к себе, а быть может как-то даже коснуться её хрупкой души, зарождая нужные эмоции и чувства. На всё требуется время и свой особый подход.

- Надеюсь, вы будете с ней достаточно тактичны? Мне бы не хотелось переживать на счёт её реакции на моё предложение. Ведь в любом случае для неё это будет серьёзным потрясением.

- Не переживайте, Вёрджил. Всё-таки она моя племянница, я воспитывала её с восьми лет и знаю к ней все подходы. Уж с кем с кем, а с Эвелин каких-то серьёзных проблем возникнуть не должно. Она тихая, скромная, кроткая и весьма послушная девушка, в отличие от своих кузин. Да и внешностью бог её не обделил. Достаточно вспомнить, какой красавицей была её мать. Хотя, о чём я говорю? Не вам ли этого не знать. Это же вы чуть было не сцепились из-за Элизабет с отцом Эвы в парке Лейнхолла в той почти что состоявшейся дуэли? Когда это произошло, где-то двадцать лет назад, если мне не изменяет память?

- Да… о таких «мелочах» жизни весьма сложно забыть. Поэтому мне и далась с таким большим трудом данная затея. – тем не менее, лёгкая улыбка с неминуемой горечью об ушедшем прошлом коснулась губ мужчины вопреки всем неприятным мыслям и сомнениям.

- Переживаете, что кто-то начнёт вас осуждать за то, что она дочь Элизабет, приписывая вашему решению совершенно иные мотивы?

- И на деле окажутся не так уж и далеки от истины. Если уж быть честным до конца, меня в тот вечер поразила именно их внешняя схожесть, включая некоторую манеру поведения. Правда, Элизабет была довольно эмоциональной и временами даже своенравной особой, чем и притягивала к себе мужское внимание куда чаще других.

- Может это и к лучшему? То, что её дочь не настолько экспрессивна и эгоцентрична?

- Всё равно будут сравнивать и давить на этом. Не даром мать Маритты после смерти дочери любила говаривать при мне, что я схоронил не одну, а двух возлюбленных. Да и люди видели сами, как я рыдал над обеими могилами. Такие вещи не забываются, никем и никогда.

- Не думаю, что кто-то захочет вас осудить именно за это. Любой человек заслуживает счастья, а вы его заслужили, как никто другой.

- Только в том случае, если я сумею сделать счастливой дочь Элизабет, иначе… Всё будет напрасным.

- Я нисколько в этом не сомневаюсь, Вёрджил. Если кто-то и способен это сделать, то только вы.

- Уповаю на вашу веру.

* * *

Самое сложное в искусстве подслушивания – это вовремя его прервать. Точнее, как-то заставить себя отлепиться от скважины или тонюсенькой щели между дверью и косяком, поскольку увлечься можно не на шутку, как и огрести опосля по полной, ежели тебя вдруг застукают за сим позорным занятием.

Но что поделать, когда твоя натура никак не желала вписываться в бытующие правила и устои всех классовых обществ вместе взятых. Ещё с детства Гвен не могла смириться с тем фактом, что такой профессии, как женщина-парикмахер не существует и не существовало в помине, и большее, на что она могла рассчитывать в своём положении – это на обучение в школе для девочек, поступающих в услужение. Диктаторские замашки знатных господ касательно поведения слуг в их домах так и вовсе доводили бойкую девчушку едва не до скрежета зубов: никаких громких разговоров, чтобы никто из хозяев не мог тебя услышать; никогда не начинать говорить с теми первой; не выказывать оным своё личное мнение на чтобы-то ни было; не разговаривать в их присутствии с другими слугами; всегда отходить невидимой тенью в сторону, если вдруг вы пересечётесь в коридоре либо на лестнице; не курить, не пить спиртного, не играть в азартные игры и ни в коем случае не кокетничать с представителями противоположного пола! И как, прикажете, после таких ограничений не искать себе иные варианты более приятных занятий?

По правде говоря, если бы Гвен так искусно не управлялась с щётками, гребнями и щипцами для создания идеальных локонов, она бы не продержалась в этом доме и пяти минут. Скорей всего её здесь и терпели только за её поразительные навыки по созданию женских причёсок. Так что мечтать, подобно всем служанкам низшего ранга, что когда-нибудь она дослужиться до самого высокого звания, именуемого «Горничная леди», было так же нелепо, как и фантазировать на тему первой в истории человечества женщины-парикмахера.