Джейн Фэйзер - Ключ к счестью
Ему всегда нравились изысканные линии ее шеи и плеч, легкая округлость живота, изящная, четко намеченная талия, щедрые бедра. Он отметил, что за последние недели она немного поправилась, но это отнюдь не портило ее. Сейчас она была как спелый ароматный персик, и он обожал каждый дюйм ее зрелого тела.
Почувствовав его взгляд, Пен повернулась к нему, соски у нее затвердели от прохладной воды.
— Почему ты не идешь? — позвала она.
— Хочу разжечь костер и угостить вас форелью из ручья.
Позднее, когда они поели и Филипп уже безмятежно спал на своем одеяле под яркими ночными звездами, Пен пришла к Оуэну и легла рядом, прижавшись, пытаясь слиться в одно, испытывая экстаз за экстазом.
— Женщины такие везучие, — сказал он с тихим смехом. — Это просто несправедливо по отношению к мужчинам.
— Но это плата за наши страдания при родах, — ответила она, когда смогла обрести дыхание.
Еще через какое‑то время она села на одеяле и заговорила. И сказала то, чего не собиралась говорить, даже поклялась себе в этом.
— Не знаю, — сказала она, — как смогу жить, не видя тебя рядом. Не ощущая тебя. Ты будешь часто уезжать неизвестно куда, я буду ждать в страхе, под гнетом постоянной тревоги, неопределенности, неведомой опасности. Я много думала, убеждала себя, что смогу смириться, вытерпеть. Запрещала себе говорить с тобой об этом. Но… видишь, Оуэн, я не выдержала и заговорила.
Она замолчала, не глядя на него, он тоже ничего не говорил.
— О нет! — воскликнула она с яростью. — Я вытерплю! Должна вытерпеть. Только не знаю, как это сделать!
Он тоже сел, нашел ее руку с кольцом на пальце и заговорил спокойно и весомо, как если бы давно обдумал свои слова.
— Да… семья, друзья… Я всегда поступался ими, выдвигая работу на первое место. Можно сказать, до сей поры я жил ради работы. Это определяло мои отношения с самим собой и с другими.
— Знаю, дорогой. — Она приложила палец к его губам. — Не будем больше. Считай, у меня был очередной приступ слабости, но я преодолела его. — Она улыбнулась в темноте. — Счастье размягчает.
Он крепче сжал ее руку, которую продолжал держать в своей, и повторил:
— Но я сказал: «до сей поры», Пен.
— Зачем играть словами? — грустно отозвалась она. — Ты ведь не сможешь оставить свое дело, а я не смогу жить спокойно, если буду знать, что ты решился на это из‑за меня.
Он покачал головой:
— Нет, дорогая. Я не из тех людей, кто поддается на чьи‑либо уговоры, если не считает сам, что нужно поступить именно так. Даже… — Его голос зазвучал с грустью. — Даже если это причиняет другим страдания… Но мне уже тридцать пять, черт побери! — продолжал он энергично. — Пора подумать об уходящих годах и сменить свою профессию на более надежную и предсказуемую.
— Уходящие годы! — фыркнула Пен. — Какая ерунда! Ты в самом расцвете сил.
— Но у меня большая семья! Жена и трое детей. А будет, смею надеяться, еще больше. — Он положил руку ей на живот. — Не оправдываются ли уже мои надежды?
— Нет, — ответила она, отводя его руку и понимая, что разговор принял серьезный оборот.
Если он решит, что она пытается так или иначе давить на него, это может в недалеком будущем отозваться чувством негодования или обиды с его стороны. Если же она уверится в том, что он пренебрегает ее опасениями и страхами, гнев и возмущение возникнут в ее душе. И где же выход?.. Не стоит прерывать этого важного, но такого грустного разговора.
— Чем бы ты мог и хотел заниматься? — спросила она. — Я не представляю тебя увлеченным сельским хозяйством или ролью придворного. А также посвящающим все время музыке. Даже самой прекрасной.
Вопрос прозвучал чуть‑чуть шутливо, как она и хотела, но он ответил со всей серьезностью:
— Антуан де Ноэль, наш посланник, терпеть не может Англию. Особенно ее климат. Думаю, он с радостью вернется в Париж, если ему будет предложена подходящая должность.
Пен не могла скрыть удивления.
— Ты хотел бы стать французским посланником? При чьем дворе?
— Разумеется, при дворе Марии. Если она с Божьей и с нашей помощью станет королевой.
— А как к этому отнесутся во Франции?
— Наш король Генрих, насколько я знаю, одобрил бы это. Конечно, при поддержке де Ноэля. А за ним дело не станет.
Пен подумала, что дипломатия тоже рискованное дело в этом сложном мире, но все же менее опасное, чем шпионаж.
— Если ты станешь посланником, — спросила она, — то будешь по‑прежнему заниматься шпионажем?
— Буду руководить шпионами, — уклончиво ответил Оуэн. — Впрочем, отчасти я делаю это и сейчас.
— И мы будем тогда жить в Лондоне? — с детской непосредственностью воскликнула Пен. — Все вместе?
— Если получится то, о чем я сказал, конечно.
Он поднялся с земли и встал во весь рост, устремив взгляд на ручей, в котором отражался свет звезд, на темные деревья на противоположном берегу.
— Не могу обещать, что так будет всегда, — произнес он, не оборачиваясь. — Возможно, какое‑то время поживем во Франции. Ты не возражаешь? Или в Уэльсе.
Она тоже встала, подошла к нему, обняла и прижалась щекой к плечу.
— С тобой я готова жить хоть в Суринаме.
Рано утром шестого июля они въехали в ворота дома лорда Кендала в Холборне.
Пен с трудом сдерживала огромное волнение, смешанное со свербящим предчувствием: она знала, что ее ждут, любят и встретят, как встречали всегда; знала, что не будет никаких упреков ни в чем, даже в том, что она вышла замуж вдали от родных, не сообщив предварительно об этом событии, и венчалась не в лондонском храме, а в маленькой деревенской церквушке в Уэльсе. Потом они писали ей и поздравляли, и приветствовали Оуэна как нового члена семьи, благодарили за все, что он сделал… Она знала это, и все же… все же в сердце у нее жила тревога.
Понравятся ли все они друг другу в домашних условиях? Как будет себя чувствовать Оуэн, родившийся в семье, где был единственным ребенком, когда попадет в лоно большой, дружной и шумной семьи, в которой привыкли все знать друг о друге, делиться секретами?..
Сторож у ворот послал сына в дом, чтобы поскорее предупредить хозяев о прибытии гостей, и, как только они въехали на посыпанную гравием площадку у входа, дверь открылась и оттуда высыпала целая толпа встречающих, огласивших утренний воздух приветственными криками. Пен была окружена домашними. Маленький Филипп, испуганный и умолкший, переходил из рук в руки. Оуэн, сошедший с коня, терпеливо стоял в стороне, ожидая, пока очередь дойдет до него.
— Ничему не удивляйтесь и не поддавайтесь всеобщему ажиотажу, — сказал ему подошедший лорд Хью. — Сейчас они успокоятся. — Он протянул руку. — Приветствую вас в нашем доме, Оуэн д'Арси. Вы были внимательны к моей дочери, помогли ей и позаботились о ней. Давно я не видел ее такой радостной.
