Нина Соротокина - Венец всевластия
Все свои трудом заработанные деньги, каждую копейку, Паоло вкладывал в дом. Ему нравилось жить семейной жизнью и очень хотелось, на радость Ксении, обставить жилье сообразно флорентийским вкусам. На Руси это было сложно сделать. В рубленой избе стояли все те же столы и лавки, но тем не менее много бытовых мелочей ему уже удалось перетащить в свое гнездо. Он уговорил отъезжающего на родину немца-литейщика расстаться с резным креслом и дорожным сундуком, у итальянского муреля купил ларцы, нарядную ткань — ей он задрапировал супружеское ложе. Заезжая металлическая посуда украсила поставец и даже карта Европы, намалеванная пестро и грубо, но облаченная в красивую раму, украсила стену. Смущенный непривычным великолепием, Аким втянул голову в плечи, уменьшился в размерах и стал вполне соразмерен довольно тесному помещению.
Выпитая одним духом брага придала дьяку силы, он отер усы и выпалил заранее приготовленную фразу:
— Спасать надо учителя твоего, мил человек. Вот так.
— Ты про Курицына? — быстро спросил Паоло, просчитывая в голове все варианты — подвох, обман, предательство, желание заработать… а иначе с чем явился великан в его дом?
— А про кого же? Про Федора Васильевича.
— Что значит — спасать?
— А то значит, что болен он. Если в застенке останется — помрет. А есть люди, которые погибели его не хотят, — добавил Аким веско.
— И что же это за люди?
— Так тебе и скажи, — видно было, что дьяк совершенно освоился с положением, поэтому позволил себе даже усмехнуться. — Эдак мы с тобой ни о чем не договоримся.
«А я и не хочу с тобой ни о чем договариваться! — хотелось возопить Паоло, — я тебе не верю ни на грош, продажная ты душа!» Ничего этого он не возопил, а сказал спокойно и делово:
— Ладно. Не буду спрашивать об этих некто, которые погибели не хотят. Но ты же не по своей воле ко мне пришел? Раз эти некто тебя послали, значит, у них есть по этому поводу какие-нибудь соображения.
— Они сказали — сам думай. И еще сказали: флорентиец Паоло — царицын человек, он не побоится. И еще они сказали: как он сам нашел путь от смерти убежать, так и Курицыну пусть тот путь покажет.
— Я тебе не верю, — раздельно и четко сказал Паоло.
У него уже был один разговор с Акимом. Как только Паоло узнал, кто пишет за Курицыным опросные листы, он сразу решил поговорить с Акимом и справиться о судьбе учителя. Он тосковал по Курицыну, скорбел о нем, и еще клял себя за болтливость. Посмотреть учителю в глаза, а потом все объяснить — это казалось жизненно необходимым. Иначе Паоло не успокоится до своего смертного часа, иначе и Ксения будет несчастной, и дети их, ведь пошлет же Господь приплод, и несчастные эти Божьи создания до седьмого колена будут числиться предателями.
Паоло решился на отчаянный шаг. Он решил подкараулить Акима в безлюдном месте и с помощью денег вынуть из него все необходимые сведения. Ну а дальше — как Бог даст. Предприятие это было опасным. Каждый неосторожный шаг его мог быть замечен кем-нибудь при дворе. А уж если об этом проведает Софья!.. В лучшем случае Паоло ждут нарекания, может быть, опала, а в худшем — участь Курицына, и без того горькая, может стать нестерпимой.
А если с другой стороны посмотреть, то дело и вовсе оборачивалось полной безнадежностью. Царица ненавидела Курицына, похоже, он отвечал ей тем же, но для Паоло она была благодетельницей! Он не мог и не хотел лгать деспине Софье. И томилась душа. Она хоть и едина, а иной раз и двоится, готовая треснуть пополам. Поэтому лучше смотреть на арест Курицына с одной только стороны, а другую из головы словно бы и выкинуть.
Дьяка он встретил ночью в проулке. Ждал его чуть не час, а потом выскочил из-за угла, схватил за грудки и прошипел в ухо — молчи! Аким молча скинул его с себя, как муху, а когда увидел, кто накинулся на него в тупике, то и присмирел. Разговориться дьяка заставили не деньги — он отмахнулся от них, как от ядовитой жабы, а страх. Паоло пригрозил, что донесет на Акима куда след, де, у него в Приказе есть люди верные. При этом не было сказано ни слова, о чем именно Паоло напишет в доносе, но, видно, богатырь имел свои причины кой-кого бояться, поэтому с готовностью стал отвечать на все вопросы.
Допросы ведутся раз в неделю, не чаще. Арестованный Курицын не бунтуется, на все вопросы отвечает охотно, ни в чем виновным себя не признает, еду и питье получает в достатке. Паоло хотел спросить про пытки, но язык к гортани прилип. Утешился только тем, что раз Аким по доброй воле про дыбу и кнут ничего не сказал, то, значит, пока не пытают.
— Увидеться с Курицыным? Ни боже мой, там стража на каждом шагу.
После разговора с Акимом Паоло скрытно, в ночи навестил брата Курицына — Ивана Волка. Ночного гостя долго не хотели пускать, со всеми слугами через дверь пришлось побеседовать. Дверь, наконец, отворил сам хозяин. Прошли те благие времена, когда Волк вместе с Траханиотом ездил с посольством в Европу, а дома вел жизнь разумную, государству нужную, всегда у дел и обласкан сильными мира сего. После ареста Волошанки с сыном, а потом и брата, Иван Волк жил потаенно, как бестелесная тень. Паоло знал, что Иван принадлежит к тому же вольнодумному кружку еретиков, о которых Курицын говорил ему при последней встрече.
Ничего нового о брате Иван Волк не сказал, только подтвердил предположение Паоло — Курицына не пытают. И еще Волк выказал удивление, что сыск долго тянется. Обычно царь скор на расправу, а тут пять месяцев арестанта допрашивают и ни туда ни сюда. Курицын не велика птица, чтобы в кремлевском застенке место занимать. Разговор с Паоло Волк закончил жутковатой фразой:
— Грядут на Руси жестокие времена. Скоро с нами со всеми посчитаются, а каков будет счет, ведает только Господь Бог. Может, брата моего для того судилища и берегут, чтоб уж всех — одной петлей.
И после всего этого Аким является ночью с тайными предложениями! Было от чего Паоло прийти в смущение.
— Тебя ко мне Иван Волк послал?
— Свят, свят… — глаза дьяка уткнулись в икону, а рука сотворила размашистый крест. — Нет, нет!
Больше Паоло ничего не мог добиться от Акима Софонова. Да и что он мог рассказать? Одни только догадки, предчувствия темные и некий реальный князь, имя которого Аким не назвал бы и под пыткой.
Можно было бы живописать этому нахальному флорентийцу необычайное событие — приход царя в застенок, но Аким не посмел этого сделать. А дело было так. В полдень или около того, в окошко над потолком — крохотное, ладошкой закроешь — бил солнечный свет, царь вошел в камору, где под иконой Богоматери сидел арестант. Курицын, казалось, не удивился, но вместо того, чтоб повалиться в ноги, встал во весь рост и стал неторопливо приводить себя в порядок: поправил кафтан, огладил волосы и бороду. Видимо, не хотелось ему выглядеть в глазах царя испуганным и растерянным. Сам Аким хотел бежать из каморы, но не успел, а потому вначале спрятался за стол, а потом стал сзади царя и словно размазался по стене — это при его-то могучей фигуре! Но государь его и не заметил.
