Маргарет Барнс - Торжество на час
Постепенно мысли ее переключились с Джейн на дорогих Анне людей, она вспомнила места, где любила бывать. Она подумала о Гарри Перси, Томасе Уайетте, Джокунде, о долгих теплых вечерах в Хевере, о грачах, которые кричали на ветвях вязов.
Когда в Гринвиче наступил вечер, к ней в спальню пришел король. Она даже не успела накраситься и причесаться.
Анна услышала его шаги по галерее: не легкая уверенная походка, а шаркающая. Генри опирался на трость, за ним молча двигались придворные. Когда он подошел к ее постели, Анна поняла, что он специально так медленно шел: ведь покои его были совсем близко.
Бедро его было забинтовано, он злился на собственную неповоротливость, выругался и отослал прочь своих придворных. Генрих всегда являл собою воплощение крепкого здоровья, но сейчас лицо его посерело от боли.
— О, Генри, тогда я поверила, что ты умер! — выпалила она.
— Я же приказывал тебе оставаться на месте, — сердито проговорил он.
— Я так и сделала. Я послушалась тебя. Но они пришли и сказали…
— И как все женщины, ты сразу поверила назойливым сплетникам!
Анна пыталась доказать ему, что все было специально подстроено, но он не желал слушать и обозвал ее дурой. Она рассказала о Норфолке, но не могла понять, рассердился ли он или же не захотел поверить. Король не принимал во внимание ее слабость, он специально притащился сюда, чтобы упрекать и обвинять ее в смерти его сына.
— Я тоже чуть не умерла, еще слабая совсем, — пожаловалась она.
Жестокое разочарование мешало ему испытывать к ней чувство жалости. Анна попыталась очаровать его, но для этого у нее не осталось ничего: ни красоты, ни хитрости, ни уверенности. Она видела себя измученной и опустошенной. Но даже если бы ей удалось сохранить прежнюю красоту, она не в состоянии была бы возродить в нем желание, которое принадлежало уже другой.
Их никто не подслушивал, они остались в спальне одни и грубо бранились, как обычные женатые пары; они прекрасно знали самые уязвимые места друг друга и старались ударить по ним больней.
— Все случилось гораздо раньше, в прихожей… Твой безумный характер, как у бешеной кошки… Ты погубила моего сына!
Но дух Анны был еще не сломлен.
— Если ты считаешь, что причина была не в моем испуге за твою жизнь, то вини самого себя! Так бесстыдно прижиматься к моей служанке!
— Разве мужчине нельзя поразвлечься немного? Отдохнуть от высокомерия и вечных придирок! Для разнообразия насытиться покоем и мягкостью!
— Скажи уж прямо — променять жгучую черную красоту на светлую безжизненность! Неужели совесть позволяет тебе найти порядочное имя плотским желаниям?
— Ты мне смеешь говорить о жаждущей плоти? Сколько лет я отказывался от страстных желаний, вел жизнь монаха возле тебя, а когда пресытился твоей любовью, ты вновь околдовала меня! За две булавки я мог бы тебя сжечь!
Анна не боялась его угроз, она слишком верила в силу своей привлекательности. Он возвышался над ней подобно великану, грубый, с перекошенным от злости и боли лицом. Для Анны боль стала привычным делом, но для него совершенно новым испытанием.
Ей все еще не хотелось верить, что он стал равнодушным и безжалостным, но она видела, что ни лесть, ни мольбы, ни злоба — ничто не способно изменить эту грубую личность. Она почувствовала, что полностью потеряла над ним власть.
— Как может жена, если она не ничтожная вошь, принять такое предательство и не бороться? — выкрикнула она и позавидовала в душе гордой выдержке своей предшественницы.
— Придется тебе научиться принимать такие вещи, как умели это делать другие и получше тебя, мадам!
— Намекаешь на Екатерину?
— Попридержи свой бойкий язык и не касайся ее имени! — На миг его угрозы попритихли, он устыдился себя. — Из-за тебя я позволил ей умереть забытой всеми. Ее последние слова были обращены ко мне…
— Всем известно об этом!
— Она любила меня!
Анна оказалась в трудной ситуации, которую когда-то сама создавала для Екатерины. Она вцепилась в простыню и в эту минуту напоминала загнанного зверя.
Но удар был нанесен по ее самолюбию и ждал отмщения!
— Откуда такая уверенность, что все женщины, которых ты бросал, любили тебя? Ты считаешь, что я действительно любила тебя? — бросила она ему вызов, подавленная и униженная. Бальзамом для ее души была жестокость. — Хоть раз за все эти годы, когда ты писал красивые письма и держал себя в строгости, потому что тебе действительно было не все равно, даже в ту ночь, когда ты обнимал меня на лошади в Кале?
Анна увидела, как Генрих вздрогнул, стрела попала в цель. Анна знала, что, пока он жив, будет помнить о ней, прежняя буря чувств захлестнет его, словно ветер молодости повеет на его зрелые годы. По крайней мере, она заставила его замолчать. Но то ли потому, что уже нечем было дорожить и нечего было терять, в своей безумной ненависти она захотела причинить ему еще большую боль. С черными горящими глазами, рукой касаясь стройной шеи, как будто успокаивая порыв чувств, она продолжала добивать его.
— Неужели ты веришь, что я действительно отдалась тебе по любви? — Она презрительно рассмеялась. — Ты такой простофиля, что поверил, будто у меня не было мужчины до тебя? Ты был слишком пьян в ту ночь в Кале!
Потрясенная гримасой, исказившей лицо Генриха, Анна рукой зажала себе рот. Слишком поздно! Она сильнее прижала к своим предательским губам обе руки. Но раз уж безумные слова вырвались, ничто не сможет заглушить их.
Выглядывая из-за полога, Анна поняла, что только Генрих мог их услышать. Зная его безмерное честолюбие, она была уверена, что никакая сила в мире не могла заставить его признаться даже самому себе, что он выглядел дураком в глазах женщины. Но он навсегда сохранит их в памяти своей, эти слова всегда будут принижать его чувство собственного достоинства. И этого будет достаточно, чтобы уничтожить ее.
Генрих словно застыл в своей свирепой позе. Его маленькие голубые глаза стали холодными и беспощадными, как у змеи.
Несколько минут они с ужасом смотрели друг на друга, пелена очарования спала с глаз. Казалось немыслимым, что они могли пройти такой долгий путь от тех розовых дней любви и счастья. Они удивлялись, как могли перевернуть вверх дном всю Англию, чтобы добиться возможности законно лежать в объятиях друг друга.
И Анна с ужасающей ясностью вдруг увидела, как он изменился за годы их близости. В первый раз, когда она познакомилась с ним, его самолюбие было вскормлено неограниченной властью и местью, но он был таким покладистым, щедрым и добрым ко всем, кто любил его. Теперь Генрих превратился в безумное животное.
