Валери Шервуд - Песня ночи
Келлз помотал головой, словно отгоняя навязчивые мысли.
— Дело было в лесу, где-то звенел ручей. Я позвал этого мальчика: «Дрю!»
— Эндрю, — пробормотала Каролина.
Он вспомнил своего брата и Эссекс.
— Мне нужно кое-что сделать внизу, — сказала Каролина к выбежала из комнаты.
Внизу, в галерее, она прислонилась к одной из колонн.
Рэй вспоминал. Вскоре он должен был вспомнить, что он Келлз, флибустьер.
Боже, что же теперь будет?
— Каролина! — раздался сверху голос Келлза.
Она медленно поднялась наверх.
— Ты побледнела, — заметил он.
— Должно быть, от жары.
У Каролины подгибались ноги. Чтобы не упасть, она села на стул, стоявший у кровати.
Келлз пристально смотрел на нее. Теперь он помнил все. Воспоминания его были отрывочные, но он сумел собрать их воедино и получил более или менее полную картину. Он помнил, как отплывал из Порт-Рояля, как был зол на Каролину. Помнил свое последнее путешествие, казавшееся бесконечным, помнил, как мечтал поскорее вернуться к Каролине. Он вспомнил бой с «Санто-Доминго» и еще с одним галионом; вспомнил, как выругался, когда в решающий момент битвы сапоги его расползлись и он едва не погиб из-за этого, поскользнувшись на мокрой палубе. Он помнил, как корабельный врач принес ему сапоги испанца со словами: «Или вы наденете их, или я не дам и пенни за вашу жизнь!»
И помнил, как натянул эти сапоги и удивился, что они оказались впору.
И из-за этих сапог он оказался здесь! Он помнил, как на его глазах погрузился в волны Порт-Рояль, как ушли под воду оба форта.
Он помнил, как все время думал: что с Каролиной? И вспомнил, как корабль швырнуло на крыши домов. Помнил, как его подбросило вверх, а потом обломок обшивки, возможно, с другого корабля, летел на него на гребне волны. И после этого — боль и тьма.
А потом он проснулся на удобной кровати в губернаторском доме, в Гаване, и не мог вспомнить ровным счетом ничего. Прошлое стало белой страницей — словно он и родился на той же кровати, словно всю жизнь прожил в этом доме.
И тогда ему сказали, что он — Диего Вивар, посланный в Новый Свет испанским королем. И обо всем этом они догадались по его сапогам! По сапогам убитого испанца!
— Каролина, — пробормотал он, — я помню…
— Нет, — перебила она со слезами в голосе. — Ты ничего не помнишь. Я лгала тебе, обманывала тебя. Ты тот, кем всегда считал себя, — дон Диего Вивар. — Скоро ты вспомнишь это, Диего, и забудешь все остальное.
— Вот так поворот… — протянул Келлз.
— Но я сейчас говорю правду. Я околдовала тебя, Диего. Наслала на тебя порчу.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что настоящий Келлз вернулся. Его схватили и взяли под стражу. И я умру рядом с ним.
Каролина старалась держаться твердо, но, Боже, как мучительно было говорить все это любимому, с которым уже утром предстоит расстаться навсегда.
— Умереть рядом с ним? — нахмурившись, переспросил Келлз. — Но я этого не допущу!
— Ничего ты не сделаешь, — с мученической кротостью говорила Каролина. — Пиратов в Гаване принято вешать, а я признала себя женщиной флибустьера.
— Ты — моя женщина! — прорычал Келлз. — И прошу об этом не забывать.
Из — под кровати донесся слабый стон.
Келлз наклонился и приподнял покрывало.
— Но там твоя сестра! — изумился он.
— Я знаю, — кивнула Каролина. — Оставь ее там, пока я не придумаю, как с ней быть. Должен же найтись какой-то выход… Ей надо покинуть этот проклятый остров!
— Но как она…
— Я ударила ее по голове подсвечником, когда она сказала, что собирается спасти Робина Тирелла во что бы то ни стало. Я не могла допустить, чтобы она помешала мне.
— Ты так жаждешь умереть? — с недоумением глядя на жену, спросил Келлз.
— Похоже, наоборот: смерти очень хочется меня заполучить, — с коротким смешком ответила Каролина. — Но я умру рядом с человеком, которого люблю. И вы не посмеете помешать мне, Диего. Иначе я никогда вас не прощу.
— Не понимаю. Того, кого ты любишь, зовут Келлз?
— Да.
Каролина терзалась при мысли о том, что приходится прощаться с любимым вот так, признаваясь в любви к другому. Но иного выхода не было.
— Да, я люблю Келлза. И всегда его любила. Я пыталась найти в тебе его, но тщетно. Ты должен считать все произошедшее между нами дурным сном, а меня — ведьмой, едва не утащившей тебя за собой в могилу.
— И все это для того, чтобы я мог…
— Жить в Гаване и занимать достойное тебя положение в обществе. Ты будешь счастлив здесь, Диего, если ты забудешь все, что я когда-то тебе говорила.
— Сначала давай-ка займемся твоей сестрой, — сказал Келлз, поспешно освобождая Пенни от пут, затем вытащил кляп у нее изо рта.
— Чем это ты меня ударила? — проговорила Пенни, ощупывая затылок.
— Вот этим, — сказала Каролина, кивая на подсвечник. — И я готова повторить все сначала, если ты примешься за старое.
Пенни смотрела на сестру и не узнавала ее.
— Я сейчас стараюсь придумать, как бы тебя отправить куда-нибудь с этого острова.
— Ты много на себя берешь, моя маленькая сестренка.
Каролина исподлобья взглянула на сестру.
— Не мешай мне, Пенни. Ты любишь легко и забываешь легко, а я люблю только одного человека, Келлза, который сейчас выдает себя за маркиза Солтенхэма. Да, это правда, Пенни, что бы я тебе до этого ни говорила.
— Но как же твое письмо?..
— Повторяю: то, что я сейчас тебе сказала, — правда, и постарайся поверить мне!
Каролина как бы невзначай взяла со стола подсвечник, и Пенни, заметив жест сестры, предпочла отстраниться.
Келлз со стороны наблюдал за сестрами. О письме он ничего не знал, но ему и так все было совершенно ясно. Каролина, его милая Каролина, пыталась спасти его любой ценой. Даже ценой собственной жизни. К горлу его подкатил комок. Келлз твердо решил, что спасет ее, чего бы это ему ни стоило.
— Вот что, Руж, — проговорил он, — давайте внесем ясность в наши отношения. Меня зовут Келлз. Я как-то видел вас в Нассау.
— Да, Каролина мне рассказывала об этом. Скажите, вы все время знали, что вы — Келлз? Если так, то вам надо идти на сцену, вы — великий актер.
— Нет, память вернулась ко мне только что. Но весьма своевременно, я полагаю. Теперь у всех нас появилась надежда, что удастся отсюда выбраться.
— Возможно, вы все же опоздали, — раздался со стороны двери мужской голос.
Каролина и Келлз обернулись одновременно. Келлз схватился за шпагу.
В дверях, облокотясь о косяк, стоял дон Рамон. Он подкрался бесшумно и теперь смотрел на троицу своими насмешливыми медовыми глазами.
