Олег Евсеев - Осеннее наваждение
— Позвольте, друг мой, взамен на вашу откровенность быть откровенной и мне. Для начала — я несвободна…
— Как, вы помолвлены?! — вскричал я.
— Нет, но моя несвобода еще хуже любой помолвки, — со слезами на прекрасных серых глазах молвила Полина. — Потом, даже если опустить этот пункт, я не знаю, что бы ответил папенька на ваше предложение. Не секрет, что мы, женщины, не вольны в своих решениях, как бы ни хотелось нам идти, подчиняясь одним лишь сердечным привязанностям. И последнее… — Она испытующе посмотрела прямо мне в душу. — Не стану скрывать, Павел Никитич, мои чувства к вам покамест далеки от любви, хотя ваше общество мне несказанно приятно. Вы открыты, правдивы, честны, уверена, вы не способны к предательству и до конца жизни останетесь рыцарем одной дамы, можно только позавидовать ей! Но этого еще недостаточно для моего согласия.
Земля, казалось, разверзлась у меня под ногами, и я полетел вниз, в бездну, с пылающими от отчаяния щеками, непокорными своими вихрами и одною только мыслью, колоколом бьющейся в пустой чугунной голове: «Не любит! Не любит! Не любит!..»
— Полина Матвеевна, — уцепился я слабеющими руками за последний на пути моего низвержения в ад безысходности выступ надежды. — Давайте определимся: что для вас в этом списке первично — ваша несвобода, папенька или отсутствие чувств ко мне? Ежели последнее — то я покину вас навсегда, и вы более не услышите обо мне, чего бы мне это ни стоило. Ежели остальное — то давайте попробуем что-то сделать с этим…
— Если для вас это столь важно, то моя несвобода — самое главное из всех препятствий, — ответила Полина и ужас объял ее лицо. — Он не позволит мне даже помыслить о чем-то, что ему не понравится!
— Да кто же это, черт возьми?! — Я сжал подлокотники кресла столь сильно, что они заскрипели. — Назовите мне имя — и я вызову его на дуэль!
— Тише, прошу вас, — с болью простонала Полина. — Он может услышать нас, и тогда вы ничего не сможете сделать для меня!
— Умоляю вас, — я был настойчив, — расскажите мне всё, вы никогда не раскаетесь в этом!
Полина испуганно огляделась и, нерешительно вздохнув, поведала мне историю, которую я попытаюсь воспроизвести ниже как бы от ее лица с максимальной достоверностью.
Рассказ Полины Матвеевны
— Вы помните, друг мой, нашу встречу, когда прямо перед вашим отъездом вы посетили наш дом вместе с бароном? Это был мой последний спокойный день, когда я жила обычной повседневной жизнью девицы, не отягощенной особенными сложностями и заботами, и думающей лишь о том, как бы понравиться красавцам-офицерам, не зная, впрочем, для чего — так, из одного лишь кокетства… Вечером я прошла к себе в спальню, вспоминая наш с вами вальс и легкомысленно напевая его, и, едва затворив за собою двери, вдруг услышала чей-то голос. Он негромко, с придыханием звал меня по имени и доносился, казалось, из темного, неосвещенного угла спальни. Я, полагая, что это всего лишь обычное утомление после длинного дня, взяла подсвечник, напряженно всматриваясь в темноту, подошла ближе и — о ужас! — обнаружила в углу человеческую фигуру…
Впрочем, уже тогда я почувствовала, что, несмотря на человеческие очертания, что-то было в ней… не такое, как у людей, что-то потустороннее. Это был высокий мужчина, одетый в наглухо застегнутый длинный черный сюртук странного, не нынешнего, фасона, и черный же галстух, с необычайно бледным лицом, обрамленным темными, порядочной длины прямыми волосами. Особенно меня поразили его глаза — они были даже не светлыми, а прозрачными, тогда я даже не была уверена, есть ли у него зрачки. Он стоял в углу — весь прямой и черный, только голова у него была склонена вперед, словно он обиделся на меня за что-то и смотрел исподлобья.
От страха я не могла произнести ни слова и с несколько минут только смотрела на него, держа в дрожащей руке подсвечник с проливающимся прямо мне на пальцы воском, пока он достаточно мягко не взял его у меня и поставил на комод.
— Кто вы, сударь? — наконец, вымолвила я, раздумывая, кричать ли мне или все это — лишь галлюцинация.
Черты его лица странно исказились, словно в дьявольской усмешке одними лишь бескровными губами, и внезапно он исчез, будто бы его и не было. Я некоторое время простояла в оцепенении, глядя на свои закапанные воском пальцы и стоящий на комоде подсвечник, понимая, что мне это не показалось, что таинственный незнакомец был наяву в моей спальне. Охваченная непередаваемым ужасом, я выбежала прочь, примчалась к моей нянюшке и улеглась к ней, сославшись на страшный сквозняк в своей комнате. Всю ночь я так и не сомкнула глаз, мучительно вглядываясь в кромешную темноту, не видя и не слыша ничего, кроме завывания ветра за окном. Если бы я знала тогда, что это было только началом!
С тех пор я несколько дней старалась позабыть о ночном визитере, больше гуляя с братом и его гувернером, выходя решительно ко всем, навещающим папеньку и меня, даже радуясь зачастившему к нам после вашего отъезда фон Мерку. Не то чтобы я была в восторге от его общества, тем более что в основном время он проводил с папенькой, нежели со мною, но, во всяком случае, я была не одна! На третий день поздно вечером, когда я уже засыпала, незнакомец появился вновь. Я почувствовала легкое дуновение, словно бы приотворилось оконце, и сквозь ресницы увидела склоненную надо мною стоящую фигуру. Он, казалось, изучал меня своими прозрачными глазами, при этом бледное лицо его совершенно ничего не выражало. Впервые я заметила, что зрачки у него все-таки были — но серого, теряющегося на фоне ледяных глаз цвета.
— Прошу тебя, не пугайся, — тихо произнес он, почти не разжимая губ. Голос у него был даже приятным, обволакивающим, но говорил он с каким-то едва уловимым акцентом. У папеньки есть знакомец, он десять лет прожил в Англии, вынужденный почти не говорить по-русски. Так вот, мой ужасный гость говорил почти так же, несмотря на то, что язык его был безукоризнен, и, разумеется, не беря в расчет его обращение ко мне на «ты».
— Если вы немедленно не покинете меня, я закричу, — дрожащим голосом молвила я, не представляя, что делать в подобной ситуации.
— Ты сама понимаешь, что это бесполезно, — одними губами вновь усмехнулся он. — Я исчезну так же, как появился, а мать заставит тебя пить ужасные микстуры от расстройства нервов.
— Что вы… ты хочешь? — уже тверже спросила я, успокоенная уже хотя бы тем, что он способен говорить. Я даже не представляю, как бы ощущала себя, если бы это существо все время молчало, ибо перенесть его немигающий взгляд при гробовой тишине было бы, наверное, просто не в человеческих, во всяком случае, точно не в моих силах!
