Барбара Картленд - Влюбленный джентльмен
— Да бросьте! — поморщился герцог. — Большая часть членов нашего клуба с трудом способны начертать собственное имя, уж не говоря о книге!
Все принялись смеяться и подшучивать друг над другом.
Лорд Олвэнли, включившись в беседу, положил книгу на стол возле графа, и тот взял ее в руки.
Книга была не особо толстой, но на каждой странице стояло по шесть замечаний, бывших шутливыми и вместе с тем, как заметил граф, довольно беззлобными. На глаза ему попалось следующее:
«У каждого джентльмена есть два свода правил, касающихся супружеской неверности: один — для себя самого и другой — для жены».
Ниже было еще одно:
«Денди все равно что павлин — хвост и немножко мозгов».
Он подумал, что это относится ко всем денди, каких он знал и одновременно презирал. Однако вслух граф произнес:
— Интересно, выясним ли мы когда-нибудь настоящее имя автора? Скорее всего он будет весьма острожен, чтобы подтвердить свою причастность К тому, что многими признается суровой правдой.
— Ты судишь по себе, Хеллингтон! — отреагировал герцог Аргайл. — Лично я отказываюсь признать, что книга говорит правду. Более того, меня возмущает наглость человека, решившего обрисовать нас в печатном виде, которого к тому же мы можем еще считать нашим другом.
— Согласен с вами, — сказал лорд Уорчестер. — Это нечестно.
— Если вы спросите меня, — сказал граф, — то я отвечу, что все вы испытываете чувство вины и боитесь услышать то, что вам прочтут дальше. Хотя, в конце концов, как я заметил, автор не называет имен.
— По крайней мере это единственный плюс, — сказал лорд Уорчестер. — И все же я сделаю все возможное, дабы найти предателя, затесавшегося в наши ряды, и, как вы понимаете, мы сделаем все, чтобы ему было неуютно оставаться членом клуба.
— Лично мне все равно, что там кто понаписал, — сказал граф, — а что касается намеков, то, как говорится, на воре шапка горит!
— Звучит весьма высокомерно с твоей стороны, Варгус, — сказал Ричард, до сих пор хранивший молчание. — Ты-то можешь чувствовать себя этаким молодцом, зная, что с твоим именем не связано никаких скандалов. А между тем многие из нас находятся в несколько ином положении.
Воцарилось молчание. Затем лорд Уорчестер поспешно сказал:
— Эго так. Недостойно совать нос в дела своих друзей и знакомых для того, чтобы потом трусливо скрывать свое имя.
Предлагаю выяснить, кто он такой на самом деле, и занести его имя в черный список!
Граф рассмеялся:
— Да вы все делаете из мухи слона! По мне, так в этой книжке нет никакой клеветы, одни только безобидные шутки о джентльменах в целом.
— Если об этом прознают газеты, нас выставят на посмешище! — резко сказал герцог Аргайл.
— Лично мне до этого нет никакого дела, — ответил граф. — В любом случае подобные сплетни читают одни женщины.
Граф говорил в том нарочито высокопарном стиле, который обычно вызывал у Ричарда улыбку.
Он хорошо знал, что граф никогда не сплетничал и оставался равнодушным к самым горячим скандалам.
Большинство членов клуба были готовы в любой момент посудачить друг о друге, и многие из них с удовольствием шептались по углам о событиях предыдущей ночи и о том, кому ближайший друг накануне наставил рога.
Поэтому он не удивился, когда немногим позже граф нетерпеливо встал и вышел прочь.
Он не предложил Ричарду следовать за ним, и тому оставалось лишь с грустью наблюдать в окно, как его друг удаляется в своем фаэтоне по Сент-Джеймс-стрит.
Раздумывая над тем, куда он направляется, Ричард пожалел, что не спросил его об этом.
Прошлый вечер был не так уж неприятен. На балу, куда он приехал вместе с графом, они встретили друзей и просидели в кабинете — пили и не делали ни малейших попыток присоединиться к танцующим.
В Эшбернгем-Хаусе княжна не преминула упрекнуть графа в долгом отсутствии.
— Без вас в Лондоне было скучно, — сказала она, — но теперь, милорд, мы обязаны отметить ваше возвращение.
Она представила его нескольким очаровательным дамам, ни одна из которых, по мнению Ричарда, не подходила на роль супруги графа.
Незадолго до окончания вечера по крайней мере две из них намекнули, что они не прочь сыграть в его жизни несколько иную роль.
Другая упорно пыталась добиться его помощи в покровительстве некоему молодому человеку, в которого, по ее признанию, она была безнадежно и безрассудно влюблена.
«В конце концов, вечер был довольно приятным, — подумал Ричард, вернувшись к себе, — но абсолютно бездарным с точки зрения Варгуса».
Ему потребовалось немало усилий, чтобы не задать вопрос, желает ли Варгус продолжить знакомство с Женевьевой.
Если его друг что-то не выносил, так это расспросов об отношениях с женщинами.
Сам Ричард был в таком восторге от Женевьевы, что не мог поверить, будто бы она может произвести на графа меньшее впечатление и тот не предпримет попыток поухаживать за ней, прежде чем обнаружит наличие иных соперников.
И все же граф был довольно непредсказуемым человеком, убедиться в чем Ричарду довелось бы еще больше, знай он, куда тот тем временем направляется.
Граф направил свой фаэтон на Бонд-стрит и, не доехав нескольких домов до лавки миссис Бертон, остановил лошадей.
— Прогуляйся с ними. Генри, — бросил он груму и неторопливо зашагал вдоль по улице.
Прокручивая в памяти вчерашнюю встречу с французской танцовщицей, он признался себе, что гораздо большее впечатление на него произвела маленькая модистка.
Варгус поймал себя на том, что не только вспоминает музыку ее голоса, но и вспышку гнева в глазах девушки, когда он протянул ей чаевые.
Такая реакция была весьма неожиданной, и это заинтриговало его.
Он припомнил едва заметные ямочки на щеках и огонек, блеснувший в глубоких глазах девушки, когда что-то позабавило ее.
Быть может, это было ошибкой, быть может, его ждало скорое разочарование, но что-то говорило ему, что он должен снова увидеть ее. Как бы то ни было, сейчас он не был уверен в том, что ему следует делать.
О том, где она работает, граф узнал, заметив название лавки миссис Бертон на шляпочных коробках, которые девушка собрала в охапку, прежде чем, ни с кем не попрощавшись, выйти из комнаты.
Граф был уверен, что причиной ее столь поспешного ухода стала врученная ей гинея.
На Женевьеву он истратил гораздо больше гиней, и то, с каким пылом она принялась благодарить его и Ричарда перед их уходом, так откровенно выдавало ее стратегию, что от интриги не оставалось и следа.
Более того, вульгарность, с какой она демонстрировала свое тело, срывала с нее покров таинственности, который так привлекал графа в общении с женщинами.
