Валерия Вербинина - Бриллиант Фортуны
– Entrez![7] – крикнул Алексей.
Он думал, что это будет миловидная русоволосая Жанна, та самая, кого Видоку будто бы до зарезу нужно было разговорить, но вместо горничной вошла рассыпчатая фрейлина, приставленная надзирать за там, чтобы Александра Михайловна вела себя благонравно и не выходила за рамки приличий.
– Вы лежите? Ничего, ничего, не вставайте…
Алексей сумрачно поглядел на нее. Варвара Федотовна улыбалась какой-то хитренькой, неприятной, заискивающей улыбкой, отчего ее лицо казалось еще более отталкивающим, чем обычно. «Что там Видок говорил про крокодила?» – смутно подумалось Каверину. Тем не менее он сел на диване и быстро пригладил растрепавшиеся волосы.
– Простите, Варвара Федотовна, я устал, и потом эта дорога…
– Я все понимаю. – Она села на стул возле него и легонько дотронулась своей клешней до его руки. – Не стоит извиняться.
– Этот… – внезапно спросил Алексей, – ботаник уже ушел?
– Мсье Сорель? Да. Занятный человек, не правда ли? Жаль только, что он ни в чем не разбирается, кроме своих цветов.
«Ну в этом, положим, вы совершенно заблуждаетесь», – подумал молодой человек.
– Я думала, вам будет интересно узнать, – после небольшой паузы сообщила Голикова, – что мсье Эльстон и ее высочество уехали кататься на лошадях.
– Одни? – быстро спросил Алексей.
– Нет. С ними эта… вторая фрейлина и Жермен, один из наших слуг. – Судя по тону Голиковой, она скорее удавилась бы, чем назвала Полину по имени.
– Понятно. – Каверин потер лоб, думая, какой бы еще вопрос задать. – Простите меня за откровенность, Варвара Федотовна, но… Ее высочество часто бывает одна?
– Никогда, – убежденно ответила фрейлина. – Я, вторая фрейлина или кто-то из слуг всегда находится поблизости.
«То ж самое мне говорила и Полина. Но тогда… Тогда и поводов для беспокойства нет», – подумал Алексей.
– Однако ее высочество подозрительно часто выезжает с этим Эльстоном, – продолжала Варвара Федотовна. – Могут пойти толки…
– Разумеется, – поспешно сказал Каверин. – Ну а сам Эльстон? Что вы можете о нем сообщить? Из какой он семьи, кто его родные?
Голикова недовольно повела плечами.
– В том-то и дело, сударь, что здесь решительно ничего не понятно. По его собственным словам, мсье Эльстон происходит из Австрии. Но, – многозначительным шепотом прибавила фрейлина, – когда я заговорила с ним по-немецки, он не понял ни слова, а потом заявил, что у меня ужасное произношение.
– Австрийская империя весьма обширна, – заметил Алексей. – Может быть, он чех, или венгр, или ломбардец?
И Чехия, и Венгрия, и Северная Италия с городом Миланом в ту пору принадлежали Австрии.
– Итальянец с фамилией Эльстон? – фыркнула Голикова. – Не смешите меня, сударь!
Алексей еще немного подумал.
– В городе о нем говорят что-нибудь?
– Ничего такого, что было бы нам интересно. Он явно обеспечен, живет на отдельной вилле по соседству с «Ла Вервен», но держит одного слугу, который ухлестывает за Жанной и то и дело носит ей записочки.
– Жанна – горничная ее высочества?
– Именно так, Алексей Константинович.
Положительно, едва ли не все в этом доме вертелось вокруг горничной.
– Хотел бы я взглянуть на эти записочки, – пробормотал Алексей с улыбкой.
Он произнес эти слова без всякой задней мысли, но Варвара Федотовна повела себя очень странно. Она сказала «гм», поднялась с места, выглянула за дверь, после чего тщательно закрыла ее и обернулась к Каверину, который не без удивления наблюдал за всеми этими приготовлениями.
– Теперь я вижу, что в Петербурге не ошиблись, послав вас сюда, – сказала омерзительная старуха, распялив рот в самой сладкой улыбке. – Держите.
И она извлекла из складок своей юбки небольшой сверток, который протянула Алексею.
– Что это? – спросил молодой человек в удивлении.
– Письма Эльстона княжне, – с готовностью отвечала фрейлина. – Которые она посылает через горничную, изображающую любовь к слуге Эльстона. Вы ведь сразу об этом догадались, да?
И она торжествующе поглядела на него.
– Но Полина… я хочу сказать, вторая фрейлина… – Алексей не мог опомниться от изумления. – Она уверяла меня, что между княжной и Эльстоном ничего нет!
– Вторая фрейлина знает ее высочество всего несколько месяцев, – заявила Голикова. – А я – с самого детства. Это всегда был скрытный, упрямый, своевольный ребенок. Вторая фрейлина уверена, что у ее высочества от нее нет тайн, только потому, что она понятия не имеет об истинном характере Александры Михайловны.
Алексей молча переводил взгляд с Голиковой на сверток и обратно.
– Могу ли я поинтересоваться, где вы достали эти письма? – даже не пытаясь скрыть резкость, спросил он.
– В бюро ее высочества, – с готовностью ответила старуха. – Она хранит их в особом ящичке, о котором вторая фрейлина понятия не имеет.
Алексей хотел было сказать, что это подло – читать письма постороннего человека, отправленные другому постороннему человеку, – но вспомнил, кто он сам, с кем разговаривает, для чего его прислали в этот мирный французский городок, и промолчал.
Нет, ему явно не к лицу было читать проповеди.
– А ее высочество… Я хочу сказать, разве она не заметит…
– Нет, – коротко ответила Голикова. – Ее высочество вернется с прогулки не ранее семи. До семи вы успеете их просмотреть?
Алексей ответил сквозь зубы: «Несомненно» – и протянул руку за письмами. Маленький сверток, пахнущий фиалковыми лепестками (наверное, они хранились в том же ящике), лег в его руку.
– Я бы хотел сам просмотреть их, – проговорил Алексей, не глядя на фрейлину. – Это дело… оно очень щекотливое и совершенно особенное.
Он и сам не заметил, как перешел на язык незабвенного графа Чернышёва.
– Я вас оставляю, – учтиво промолвила Голикова, приседая. – Так до семи, cher neveu[8].
Она сделала еще один реверанс и скрылась за дверью.
Алексею хотелось выругаться, и он выругался. Но письма были у него, и другого выхода, кроме как ознакомиться с ними, у него не имелось.
Посмотрев на изящные бронзовые часы с херувимами, стоявшие на камине, офицер убедился, что у него в запасе час и десять минут. Преодолев себя, Алексей сел за стол, взял верхнее письмо и вытянул из конверта маленький белый листок.
Почерк Эльстона – грубый и при этом с множеством вычурных завитушек – ему не понравился, но стиль не понравился еще сильнее. Пышные, жеманные фразы следовали одна за другой, придаточные предложения наступали друг другу на пятки, и уловить истинный смысл написанного было весьма и весьма нелегко.
