Бертрис Смолл - Колдунья моя
— Эта девица умеет готовить пищу, прясть, шить, и… — торговец сделал паузу для пущего эффекта и откровенно подмигнул трактирщику, — и еще у нее прелестный пухлый задик, которым она будет согревать твою постель сырыми холодными ночами.
— У меня молодая жена, — сказал трактирщик. — Можешь поверить, она не дает мне отдыху всю ночь напролет.
— Ни за что не поверю, что такой крепкий парень, как ты, не бегает на сторону! — воскликнул Френ, фамильярно ткнув трактирщика под ребро. — И потом, запретный плод всегда сладок. Эта девица сможет помогать на кухне, прислуживать твоим посетителям и порой зарабатывать пару лишних монет на чердаке, если ты понимаешь, что я имею в виду. Она недурна собой, и можешь поверить, что под юбкой она горячая и сочная.
Трактирщик окинул взглядом рабыню и, протянув руку, пощупал ее пухлую грудь. Девушка слегка подалась ему навстречу и медленно, сладострастно улыбнулась, глядя в глаза покупателю. Трактирщик нервно облизнул губы, обдумывая, разумно ли тратиться на такое приобретение.
— Она покладиста? — спросил он Френа. Вообще-то трактирщик не рассчитывал покупать рабыню, но сейчас он уже не был так уверен, что рабыня ему не нужна.
— Как овечка. — заверил торговец и повернулся к девушке.
— Да, хозяин, я буду послушной, — подтвердила та, вызывающе поведя бедрами.
— Я заплачу не больше установленной цены, — произнес трактирщик, тяжело переводя дух и нащупывая свой кошелек.
— А я больше и не прошу, — отозвался Френ с легкой обидой, но понимая, что сделка состоялась. Трактирщик рассчитался, девушка пошла следом за своим новым хозяином, и Френ широко улыбнулся им вслед.
Один из помощников работорговца рассмеялся.
— Который раз ты продаешь Гиту? Клянусь распитием, эта девица куда полезнее на рынке, чем в постели!
— Она совершенно незаменима! Как ей удается приводить ко мне девчонок! — воскликнул Френ. — Наслушавшись ее россказней о Византии, они просто умоляют меня увезти их с собой. Можешь не сомневаться, когда мы вернемся в Англию на следующий год, она наберет целую толпу юных красоток. Помнишь, как она расстаралась для нас два года назад в Йорке? Завтра мы отправимся в Винчестер. Мне не терпится взглянуть на девиц, которых приманила Альхреда за этот год. У меня есть еще подсадная утка, которая с лихвой отрабатывает свой хлеб.
Совершив первые за это утро сделки, Френ и его помощники устроились поудобнее в ожидании новых покупателей. Дагда, в полной мере осознав всю бесцеремонность и деловую сметку Френа, начал всерьез задумываться о том, чтобы просто схватить Мэйрин и пуститься с нею наутек. Этот кроткий с виду человечек, казавшийся таким неженкой и трусом в аргоатском лесу, на самом деле оказался коварным и хитрым, и в его обществе Мэйрин угрожала нешуточная опасность. Девочка сидела на коленях у Дагды, бережно обнимавшего ее. Отвлекшись на мгновение от своих раздумий, ирландец внезапно заметил, что рядом с ним стоит высокий саксонец и со строгим выражением лица рассматривает Мэйрин. Незнакомец, судя по одежде и осанке, был знатным человеком. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и, очевидно, что-то решая про себя. Но когда он медленно двинулся в сторону Френа, двое других покупателей грубо оттеснили его и начали громко расспрашивать торговца о трех рабах-мужчинах.
Высокий саксонец заколебался, но, перехватив внимательный взгляд Дагды, подошел к нему и спросил:
— Ты говоришь по-английски? Эта девочка продается? Дагда медленно кивнул и, покопавшись в памяти, подобрал нужные английские слова.
— Зачем она вам понадобилась? — Взгляд его был свирепым и настороженным.
— Меня зовут Олдвин Этельсберн. Я — королевский тан2, мое поместье находится в Мерсии. У меня была маленькая дочь, но она умерла прошедшей весной, и моя жена никак не оправится от этого удара. Эта девочка напомнила мне нашу Эдит.
— Вы хотите купить ее, чтобы отвезти своей жене? — Сердце Дагды бешено застучало. Лицо Олдвина Этельсберна выглядело открытым и честным. Безжалостные годы оставили на нем свою печать, но не озлобили его.
— Эта девочка — твоя дочь? — с любопытством спросил саксонец.
— Нет, сэр, — ответил Дагда. И начал быстро говорить, понизив голос, надеясь, что Френ и его помощники слишком заняты другими покупателями, чтобы обратить внимание на саксонца. Дагда понял, что таким образом они смогут избавиться от Френа. — Родители этой девочки мертвы, а ее мачеха продала ее, чтобы украсть у нее наследство. Это дитя — дочь бретонского барона, сэр. Я был рабом ее матери, но теперь я вольноотпущенник. Это очень долгая история. Во имя Иисуса, сэр, умоляю вас, купите эту девочку! Я буду служить вам за это пять лет или больше, сколько понадобится, чтобы возместить убытки. Этот торговец хочет отвезти ее в Византию и продать какому-то развратнику!
Олдвин Этельсберн ни на мгновение не усомнился в словах Дагды. Он был образованным человеком, что по тем временам было большой редкостью. И хотя слова светловолосого великана потрясли его, он достаточно хорошо знал темные стороны человеческой природы. Все сомнения разом покинули его, и, оттолкнув других покупателей, он подошел к Френу и властно спросил:
— Сколько стоит эта девочка, торговец? Я хочу, чтобы она прислуживала моей жене.
— Ребенок не продается, сэр, — ответил Френ.
— Не продается? Ты что, шутишь, торговец? — Саксонец повысил голос; вокруг него уже начинала собираться толпа. — Если девочка не продается, то зачем же ты надел на нее рабский ошейник и выставил здесь, на глазах у всех? Либо ты хочешь бесчестно нажиться на ней, либо собираешься использовать ее для какой-то безнравственной цели! Ну, отвечай же!
Лицо Френа пошло пятнами от волнения. Он бессильно шевелил губами, но не мог выговорить ни слова.
— Клянусь Блаженной Девой Марией, именно так и собирался поступить этот негодяй! — провозгласил саксонец. Обернувшись, он воззвал к любопытствующей толпе:
— Этот грязный торговец хочет отдать эту малышку, по сути, еще совсем младенца, в лапы какого-нибудь насильника! Неужели мы допустим это, друзья? Пусть кто-нибудь сходит за священником, чтобы этот мерзавец покаялся в своих греховных замыслах! Или нет, лучше приведите шерифа! Подумать только, этот подлец выставил девочку как приманку для развратников! Но я, Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда, разоблачил его! — торжественно завершил саксонец.
Столпившиеся люди увидели невинную прелесть маленькой Мэйрин, которую Дагда высоко поднял над головой, вовремя подыграв саксонцу. В толпе послышался глухой ропот, люди принялись грозить Френу кулаками. Англичане очень любили детей, понимая, что в детях заключено бессмертие рода. Но тут какой-то парень крикнул из толпы:
