Шерри Томас - Восхитительная
Обзор книги Шерри Томас - Восхитительная
Однако серьезного политика Стюарта Сомерсета не интересует ни красота мадам Дюран, ни ее кулинарные таланты, потому что в один прекрасный момент он узнает в ней таинственную незнакомку, которая когда-то подарила ему ночь пылкой любви...
Тогда она исчезла без следа. Но Стюарт не терял надежды на новую встречу с единственной женщиной, сумевшей пробудить в его сердце пламя истинной страсти...
Шерри Томас
Восхитительная
Глава 1
Теперь, оглядываясь назад, можно сказать, что это была сказка о Золушке.
Правда, не хватало Феи Крестной. Но в остальном повествование содержало все элементы сказки.
Например, был тут современный принц. В нем не было ни капли королевской крови, зато это был человек, наделенный большой властью, – выдающийся лондонский адвокат, правая рука мистера Гладстона. Весьма вероятно, в один прекрасный день ему суждено поселиться в доме номер десять на Даунинг-стрит[1].
Была женщина, которая большую часть жизни провела на кухне. Для одних она была никем. Другие считали ее одной из величайших кухарок своего поколения. Говорили, что ее блюда были просто божественны и пожилые джентльмены уплетали их с юношеским аппетитом, и настолько соблазнительны, что любовники забывали друг о друге, пока на тарелках оставалась хотя бы крошка.
Был также и бал. Не волшебный бал, какой случается в сказках, но тем не менее бал. Среди прочих персонажей стоит упомянуть и злокозненную родственницу. И самое главное для знатоков сказок, была и брошенная в спешке туфля – но, разумеется, не легкомысленная хрустальная туфелька, а самая настоящая. И ее заботливо хранили и лелеяли, как лелеяли огонек надежды, год за годом.
Действительно сказка о Золушке. Или нет?
Все началось – или получило продолжение, это уж как посмотреть, – в тот день, когда умер Берти Сомерсет.
Йоркшир, ноябрь 1892 год
Кухня в Фэрли-Парк была совершенно грандиозных размеров, не уступая в своем великолепии кухням Чатсуорта или Бленхейма, и уж точно во много раз больше, чем предполагалось бы для дома вроде Фэрли-Парк.
Берти Сомерсет перестроил весь комплекс кухонных помещений в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году – вскоре после того, как унаследовал Фэрли-Парк, двумя годами раньше, чем Верити Дюран стала работать на его кухне. После перестройки и всех усовершенствований здесь всем на зависть были сыроварня, помещение для мытья посуды и кладовая, каждые размером с небольшой сельский дом. Предусматривались отдельные хранилища для мяса, дичи и рыбы, а также две коптильни и даже особая теплица, где гора унавоженного перегноя обеспечивала урожай съедобных грибов круглый год.
В помещении главной кухни, пол которой был выложен серыми каменными плитами, а вдоль стен располагались дубовые столы, возле которых обычно толпилась кухонная челядь, был устроен открытый очаг по старинной моде, дополненный двумя современными, закрытыми. Потолок возвышался над полом на добрых двадцать футов. Окна были прорезаны высоко и смотрели исключительно на север и восток, чтобы ни единый лучик света не пробился внутрь. Тем не менее здесь было ужасно жарко даже зимой; летом же кухня превращалась в сущее пекло.
В примыкающей судомойной три служанки отмывали тарелки, чашки и столовые приборы, оставшиеся после пятичасового чая для прислуги. На центральном столе один из помощников Верити фаршировал крошечные баклажаны, трое других занимали свои посты, следя за неуклонным соблюдением ритуала приготовления обеда – как для прислуги, так и для хозяина дома.
Только что унесли суп, за которым тянулся шлейф восхитительного аромата поджаренного до прозрачности лука. От плиты поднимался пар смешанного с белым вином бульона, который вот-вот должен был упариться и загуститься в соус для филе из камбалы, предварительно отваренной в этом же бульоне. В огромном очаге на вертеле, который поворачивала служанка, жарились четыре утки. Девушка приглядывала также за жарким из зайца, томящимся на углях и источающим сочный аромат дичи.
Для Верити запахи кухни были не менее прекрасны, чем звучание оркестра. Эта кухня была ее суверенным владением, ее святилищем. Готовя блюда, она впадала в состояние бесстрастной отрешенности, позволяющее уловить малейшие нюансы запаха и вкуса, равно как и малейшие движения своих подчиненных.
Вот она услышала, что одна из ее любимых учениц почему-то перестала размешивать топленое масло с лесными орехами, и слегка повела головой.
– Масло, мадемуазель Портер, – произнесла она суровым тоном. На кухне ее голос всегда звучал сурово.
– Конечно, мадам. Простите, мадам, – отозвалась Бекки Портер. Девушка наверняка сделалась багровой от стыда. Она ведь знала: несколько секунд невнимания, и ореховый соус из золотистого сделается темно-коричневым, а это уже совсем другой рецепт.
Верити бросила пристальный взгляд на Тима Картрайта, младшего повара, занятого упариванием белого вина. Молодой человек побледнел. Готовил он божественно. Соусы у него выходили мягчайшего, точно бархат, вкуса, дух захватывало – словно смотришь в усеянное Звездами ночное небо. Суфле поднималось горой, выше, чем колпак шеф-повара. Однако Верити не задумываясь выгнала бы парня взашей безо всяких рекомендаций, прояви он непочтение по отношению к Бекки – Бекки, которая попала к ней в ученицы еще тринадцатилетней девочкой.
Соус из масла с лесными орехами предполагался к обеду. Но порцию масла следовало приберечь для позднего ужина, особо заказанного хозяином дома. Один стейк с перцем, дюжина устриц в соусе морней, картофельные крокеты а-ля дофин, небольшой лимонный пирог – подавать теплым – и на десерт полдюжины блинчиков, смазанных, само собой разумеется, ореховым маслом.
Ореховое масло – значит, сегодня очередь миссис Даннер. Тремя днями раньше это была миссис Чайлдс. В свои зрелые годы Берти становился неразборчивым. Верити сняла с плиты кастрюльку и слегка усмехнулась. Воображение рисовало сцену, что непременно разыгралась бы, узнай миссис Даннер и миссис Чайлдс, что делят между собой мимолетное внимание Берти!
Дверь служебного хода внезапно распахнулась, да так, что с размаху ударилась о буфет. Загремели висящие в ряд медные крышки, и одна из них сорвалась с гвоздя, упала на каменный пол, подпрыгивая и крутясь. Грохот и лязг эхом отдавались в наполненной паром и чадом кухне, Верити подняла пристальный взгляд. В этом доме лакеям следовало хорошо подумать, прежде чем открывать двери подобным манером.
– Мадам! – воззвал от дверей Дикки, первый лакей. Его лоб был влажным от пота, и это несмотря на ноябрьский холод. – Мистер Сомерсет, мистер Сомерсет... ему нехорошо.
Что-то в полубезумном выражении глаз Дикки подсказывало, что Берти не просто «нехорошо», а гораздо хуже. Верити сделала знак Эдит Бриггс, старшей помощнице, чтобы та подошла и заняла ее место у плиты. Вытерла чистым полотенцем руки и вышла в коридор.
– Продолжайте, – приказала она подчиненным, закрывая за собой дверь. Дикки уже спешил в направлении хозяйского дома.
