Артур Янов - Первичный крик
Стремление к пиковому переживанию часто представляется еще одним актом борьбы, которую ведет больной ради ощущения чего‑то уникального, возвышающегося над однообразным и скучным существованием. Такое стремление есть часть нереальной надежды.
Если реальное ощущение собственной личности получает возможность расцвести, если она принята родителями, то я не вижу причин, заставляющих личность подниматься над собой. Люди, прошедшие курс первичной терапии, никогда не сообщают о пиковых переживаниях, о которых говорит Маслоу. Все пики сглаживаются, так как у пациента не бывает больше эйфории, и он не впадает в глубины невротического отчаяния. Быть полностью самим собой — и без того достаточно впечатляющее чувство.
Экзистенциалисты пытаются оттолкнуться от тревожных влечений и инстинктивных сил, и сосредоточиться на процессе самоактуализации — то есть, они отходят от рассмотрения как раз тех влечений, которые ведут нас к здоровью. Ролло Мэй и его сотрудники отчасти так объясняют позицию экзистенциалистов*: «Характерная черта невротика заключается в том, что его бытие затемнено… затянуто тучами и не позволяет ему действовать. Цель экзистенциализма — дать больному почувствовать, что его бытие реально». Такую же цель ставит перед собой и первичная терапия. Но даже сам язык экзистенциализма затуманивает реальность, с которой мы имеем дело. Что такое в действительности бытие? И что означает «бытие, затянутое тучами»?
Свершение — вот главный постулат экзистенциализма. Цель — помочь пациенту выбраться из экзистенциального вакуума (пустоты бытия) и совершить переход к чему‑то позитивному, толкающему вперед. Экзистенциалисты полагают, что
* Rollo May, Ernest Angel and Henri Ellenberger, Existence (New York, Basic Books, 1960).
человек обретает смысл собственной личности путем свершения. Но для того, чтобы сотворить что‑то осмысленное из «я», надо, чтобы это, подлежащее превращению»я» существовало Личность невротика отщеплена от большинства его действий и поступков, и поэтому — по определению — не может превратить свое «я» во что‑то действительное и осмысленное. Бизнесмен, полностью поглощенный своим делом, как правило, заставляет работать свое нереальное «я», и если он почувствует, что собственно делает, то, вероятно, немного остынет к своему бизнесу.
В клинической практике последователи экзистенциализма близки к представителям школы рациональной психотерапии. Гомосексуалист должен осмыслить свою гетеросексуальность, совершая гетеросексуальное сношение. Но я думаю, что невроз — это не то, что человек делает, суть невроза заключается в том, каков человек, что он из себя представляет. Человек может совершить дюжину гетеросексуальных актов, но все равно останется гомосексуалистом, так как в своих чувствах он будет нуждаться в любви индивида одного с ним пола. Актом — самим по себе — невозможно смыть потребность. Таково же заблуждение «скрытого» гомосексуалиста, который пытаясь вытравить из себя свои гомосексуальные наклонности (отрицая, тем самым потребность в родительской любви), совершает один гетеросексуальный акт за другим — без всякой для себя пользы. Человек может никогда в жизни не совершить гомосексуальный акт, но все равно ощущает себя гомосексуалистом (см. раздел, посвященный обсуждению гомосексуальности). Новый вид деятельности всегда возможен для невротика, но эта новая деятельность не изменит невроз ни на йоту.
В целом, экзистенциалисты обсуждают свершения и поступки человека, его сиюминутное поведение и его философию. Я не верю, что такие дискуссии могут изменить «бытие». «Бытие» — это ни в коем случае не чувство. Обсуждение очень часто (при неврозе) проходит поверх чувств, не затрагивая их. Обсуждение делает человека «умственно» более полноценным, но зато он теряет способность прочувствовать свое истинное «бытие».
В общественных науках «объединением» называют попытку последователей какой‑либо теории слить ее с другими теориями и, таким образом, усилить свои позиции. Так мы видим, как последователи теории Фрейда встраивают свои концепции в контекст теории обучения для усиления жизнеспособности своей теории. Можно наблюдать и противоположный процесс: специалисты по теории обучения, пытаясь сделать свой подход более «динамичным» вставляют в матрицу своей теории части более динамичных концепций Фрейда. Правда, такое сглаживание различий между различными теориями является скорее мнимым, нежели действительным, и приближает науку больше к «статистической», чем к биологической истине. То есть, объясняя Фрейда другими терминами или объясняя положения теории обучения динамическими терминами, мы лишь находим более удобный способ повторять все те же старые утверждения. Не думаю, что много пользы в рассуждениях о страхе кастрации в терминах приближения — избегания, если, например, страха кастрации вообще не существует.
Если окинуть взглядом историю психологии, начиная с рубежа девятнадцатого и двадцатого веков, то можно видеть, что вначале упор делали на развитии в раннем детстве и на интроспекции. В противоположность этим теориям, бихевиористы отбросили события раннего детства и интроспекцию, сосредоточившись на объективном изучении поведения. Затем пришло время неофрейдизма, представители которого попытались усовершенствовать терапию Фрейда анализом «эго». В этом случае особое внимание было обращено на защитные приемы пациента.
Представляется, что на фоне всех модификаций Фрейда, кажущихся такими прогрессивными, изначальная теория самого Фрейда, делавшего основной упор на прошлое пациента и высвечивавшего настоящие проблемы через призму прошлого, представляется наиболее близкой к теории первичной терапии.
Первичная теория весьма далека от позиций бихевиоризма. Представляется, что бихевиоризм вычленяет симптом и ста
рается с помощью условных рефлексов усилить, или, наоборот, погасить нереальное поведение. Бихевиоризм работает с нереальными проявлениями, а не с причинами, и поэтому не способен получить стойкое улучшение состояния больного.
Утверждение первичной терапии заключается в том, что человек не является ни механическим конгломератом привычек, ни скоплением защитных систем, обороняющих психику от внутренних демонов и разрушительных инстинктов. Если личность оказывается способной почувствовать свои первичные желания и потребности, не боясь при этом утратить любовь, то такая личность по–настоящему переживает свое «бытие». Я не верю, что какие бы то ни было спецэффекты, сублимация или компенсация, смогут трансформировать невротическое небытие в полноценно чувствующую личность. Для того, чтобы стать самим собой, невротик должен вернуться назад и прочувствовать себя таким, каким он был до прекращения своего «бытия». Как сказал один из пациентов: «Для того, чтобы стать самим собой, надо стать тем, кем ты так и не стал».
Чувство удовлетворения или ощущение счастья, каковые часто являются целью проведения психотерапии, не могут быть, на мой взгляд, результатом накопления озарений, песнопений, повторяемых мантр; не может удовлетворенность возникнуть и из усвоения «положительных» привычек. Я убежден в том, что если цель психотерапии заключается в помощи пациенту в удовлетворении потребности, то такое чувство может быть достигнуто только в том случае, когда больной сможет, наконец, раскрыть для себя собственное свое «я». Таким образом, настоящее счастье возможно только в том случае, когда старое несчастье переживается и устраняется.
Некоторые психотерапевты говорили мне, что наблюдали первичные состояния, в частности, во время марафонских (суточных) групповых занятий. Обычно эти состояния расценивались как проявления истерии, и больных принимались успокаивать и утихомиривать, вместо того, чтобы позволить чувству излиться полностью. Если бы врачи приняли эти первичные состояния за руководство к действию, что такие припадки истерии могли бы иметь большое значения для лечения. Цель марафонских психотерапевтических сеансов, в целом конструк
тивна, и весьма примечательно то, что многие психотерапевты, участвуя в таких марафонах, «забывают» свои теории. Как правило, они стараются во время таких сеансов ослабить защитную систему пациентов, и во многих случаях им это удается. Но без отчетливого понимания того, что происходит, марафон часто превращается в упражнение на истощение, в процессе такого марафона больной взрывается, «ломается», плачет, становится откровенным до интимности, но тем не менее в его сознании не происходит установления связи с ключевыми первичными сценами, которые приводят к устойчивому переживанию.
Ускоренным вариантом психотерапевтического марафона является нудистский марафон. На заседаниях профессиональных обществ теперь присутствуют ведущие свои семинары специалисты в этой области психотерапии. Нудистский марафон — это регулярная групповая терапия, которую больные проходят без одежды. Этот вид психотерапии опирается на развитие чувственности, сеансы часто проводят в плавательном бассейне. Пациенты ласкают друг друга прикосновением —участникам группы предоставляется возможность «почувствовать» другого человека. В целом, задачей нудистского марафона является помочь людям избавиться от тех искусственных барьеров, которые их разделяют, устранить стыд от наготы собственного тела и сблизить людей. Этот подход есть часть концепции, что людей можно научить чувствовать, стать чувствительными и чувственными, и научиться воспринимать свои тела с помощью особых движений. Конечно, такие телодвижения могут быть интересной интерлюдией между актами обыденной серой жизни, я не думаю, что они могут научить человека лучше чувствовать. Тот факт, что создается иллюзия чувственного опыта, ни в коем случае не является психотерапией.
