Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 130
Лёгкий длиннофокусный объектив Lumix G VARIO предназначен для установки в беззеркальные камеры LUMUX G (к примеру, в Panasonic Lumix DMC-G5). Он отличается широким диапазоном фокусных расстояний — F = 45-150 мм (эквивалент 35-миллиметровой камеры — 90-300 мм), уменьшающим отражение покрытием (как и в предыдущей модели) и оптическим стабилизатором изображения MEGA O.I.S. Объектив подойдёт для съёмки спортивных состязаний и других удалённых объектов. Конструкция объектива состоит из 12 элементов в 9 группах (2 асферические линзы, 1 линза UHR). Тип диафрагмы — круговая, семилепестковая. Минимальная диафрагма Lumix G F22, а максимальная — F4.0. Минимальное расстояние фокусировки составляет 0,9 м, а максимальное увеличение — прибл. 0,17x/0,35x (эквивалент 35-миллиметровой камеры). Диагональный угол обзора — от 27° (широкий угол) до 8,2° (теле).
Образцы фотографий, снятых с помощью Lumix DMC-G5У нас была возможность проверить, как работает новая беззеркальная камера Panasonic. Чтобы загрузить полную и необработанную версию изображения, кликните по иллюстрации.
Вид с Буды на Цепной мост (F=42мм; ISO-160; F:9; 1/400)
Будайский дворец (F=15мм; ISO-160; F:8; 1/640)
Будайский Дворец (F=42мм; ISO-160; F:9; 1/400)
Модели (F=42мм; ISO-160; F:5,6; 1/125)
Модели (F=42мм; ISO-160; F:5,6; 1/100)
Рыбацкий Бастион (F=21мм; ISO-160; F:8; 1/320)
Улица Будапешта (F=42мм; ISO-160; F:9; 1/400)
(F=25мм; ISO-160; F:8; 1/320)
Панорама Будапешта (F=15мм; ISO-160; F:9; 1/800)
Панорама Будапешта (F=37мм; ISO-160; F:7,1; 1/250)
Панорама Будапешта (F=37мм; ISO-160; F:8; 1/250)
Ресторан (F=42мм; ISO-160; F:5,6; 1/250)
Ресторан (F=14мм; ISO-1600; F:3,5; 1/10)
Ларёк (F=15мм; ISO-200; F:3,6; 1/60)
(F=14мм; ISO-160; F:8; 1/400)
(F=14мм; ISO-160; F:6,3; 1/320)
(F=42мм; ISO-160; F:5,6; 1/125)
К оглавлению
Колумнисты
Кафедра Ваннаха: Полигимния для Ганса Касторпа
Михаил Ваннах
Опубликовано 16 июля 2012 года
Наше время принято рассматривать как пору упадка высоких искусств. Дескать, массы, стяжавшие благодаря социально-экономическим процессам свою толику благосостояния, склонны навязывать искусствам свой невзыскательный вкус, что им удается благодаря многочисленности и всеобщему избирательному праву (науки до поры спасают от этой участи нужды военного ведомства – деление тяжёлых ядер, синтез лёгких, квантовая электроника, гиперзвуковая аэродинамика…). Взгляды такие настолько распространены, со времён «Восстания масс» Ортеги-и-Гассета как минимум, что ссылки давать необязательно.
А вот возьмём да и попробуем обосновать точку зрения диаметрально противоположную; попытаемся показать, что никогда ещё в истории не было времени, столь благоприятного для общения с высоким искусством. Ни в полисах Эллады классического периода; ни в италийских городах-государствах времён Ренессанса; ни в габсбургско-имперской Вене человеку не предоставлялось и малой толики тех возможностей, что есть у человека сейчас.
Появление этих возможностей объясняется, конечно, отнюдь не прогрессом человеческой природы. Природа та же самая, что и встарь, ну разве что император Центрально-Африканской Империи держал тушки забитых на мясо соплеменников в электрическом холодильнике, а не употреблял их в пищу немедленно, пока они не попортились на экваториальной жаре… Да и всеобще-интернетовская забава — борьба с детской порнографией только в первые несколько минут озадачивает: а кто же, собственно, является потребителем этого штукарства? Потом вспоминается старый добрый цезарь Тиберий, хозяин прокуратора Иудеи Понтия Пилата; вспоминаются нравы его, описанные старым добрым Светонием («Тиберий», 43-44), и всё сразу встаёт на свои места.
И развитие общественных институтов ни в коей мере не влияет положительно на изящные искусства. Даже к странам Первого мира вполне применима формула, выведенная Ювеналом для Римской империи: «Хлеба и зрелищ»! Хлеб обеспечивают солидные ставки минимальной зарплаты (скажем, во Франции за десять лет стоимость рабочей силы возросла на 19 процентов); да и со зрелищами всё в порядке – сравните хотя бы размер самой престижной научной награды — Нобелевской премии и вознаграждения актёров и футболистов (в принципе, ничего нового – та же пропорция наблюдалась и во времена Калигулы и Нерона…); ну и какое искусство является массовым и популярным, знают все…
Так что единственное, что меняется к лучшему, – это технологии. Как бы ни принято было хныкать о застое в ИТ-отрасли, она развивается с поразительной быстротой и проникает в самые разные стороны общественной жизни. Начнём с апофатики — рассуждения о том, каково будет при сбоях ИТ. Наглядным примером только что был всероссийский сбой в обслуживании пластиковых карт популярного в народе банка. Заметим, что воздействие этого краткосрочного события на широкие народные массы было куда сильнее, чем распиаренных «политических бурь» минувших зимы-весны. Те – жизнь людей затрагивали вяло. А тут очень многим («живая» кассирша — ныне редкость) людям стало по-настоящему страшно.
Правда, некоторая степень самоорганизации наблюдалась. Девочке люди у уснувшего банкомата мелкими купюрами собрали на лекарство для ребёнка; мужичка без очереди пропустили к окошку с оффлайновым клерком, чтобы он мог снять денег на бензин и везти семью в аэропорт… Но поведение масс (автор не поленился и объехал десяток отделений пострадавшего банка) заставляет признать справедливость предупреждений Евгения Касперского о весьма разрушительном характере эвентуальной кибервойны. А теперь отойдём от апофатики и перейдём к позитиву.
Информационные технологии распространились так широко и внедрились так глубоко, что ещё десяток лет назад об этом помыслить было трудно. Младшие школьницы аргументированно обсуждают сравнительные достоинства планшетов и нетбуков в различных ситуациях – в ссылке к бабушке и на отдыхе в Европе.
Барышня романтического возраста застывает, уткнувшись в планшет, на пешеходном переходе в самом центре города – прибор поймал Wi-Fi от одной из открытых сетей, добивающих до этого места, – из кондитерской, пивной или суши-бара, — и окаменела женой Лота, нырнув в эпистолярный жанр; оживляет кибер-Галатею лишь «лещ» от милосердного самаритянина по обтянутой символическими шортиками части тела, сопровождающийся филиппикой о том, что самобеглые коляски герра Даймлера обычно давят, а отнюдь не делают то, на что мадемуазель надеется…
И вот это количественное расширение сопровождается сейчас качественным скачком, ставящим человека в принципиально другое отношение к высоким искусствам, чем бытовавшее встарь. Для объяснения его прибегнем к помощи великих. Сначала – Станислав Лем, человек, «Компьютерре» не чужой. Этот гениальный писатель и мыслитель особенно выделял из авторов ХХ века Томаса Манна. А в его творчестве – «Волшебную гору». Её, кипящую страстями, пан Станислав решительно предпочитал напоенному старческой мудростью «Доктору Фаустусу» (гениально открывшему психологическую сторону фашизма).
И есть в «Волшебной горе» один эпизод, вплотную связанный с мультимедийными технологиями начала прошлого века. Речь идёт о разделе главы седьмой, озаглавленном «Избыток благозвучия». В швейцарский туберкулёзный санаторий его руководители, озабоченные досугом состоятельных пациентов, привозят техническую новинку – граммофон. Но – необычный.
"Это был не тот убогий ящик с ручкой, диском и иглодержателем, казавшийся как бы привеском к бесформенному рупору, похожему на трубу из латуни, и некогда услаждавший с ресторанной стойки гнусавым рёвом неприхотливых посетителей. Скорее высокий, матово-чёрный ящик морёного дерева, соединённый шёлковым шнуром с электрической розеткой в стене и стоявший на особом столике, своим скромным изяществом уже ничем не напоминал былой, допотопный и грубый механизм. Вы поднимали изящно сужающуюся крышку, которую внутренняя латунная подпорка автоматически удерживала в наклонном положении; в плоском углублении лежал обтянутый зелёным сукном вращающийся диск с никелевым краем и никелевым штифтом, на который вы надевали каучуковую пластинку с отверстием посредине. Справа находился регулятор скорости с цифрами, напоминавший часы, слева рычажок, с помощью которого вы запускали диск или останавливали его. Слева же и сзади имелся изогнутый никелированный тонарм с плоским кружком мембраны; он был подвижен, особые винтики на мембране зажимали и несли иглу. Спереди были двустворчатые дверцы, которые открывались, а за ними вы видели конструкцию из чёрного дерева, напоминающую жалюзи и состоящую из косых планок. Вот и всё".
