Яна Афанасьева - Финанс-романс. В дебрях корпоративной Европы
– You are a hot mum! [58] – выдал он и вышел на своем вице-президентском парковочном этаже, оставив меня в глубоких раздумьях, что же он имел в виду.
Как-то за ланчем мои коллеги делились воспоминаниями, кто как попал на работу в Arbed или Arcelor . Оказывается, еще совсем недавно, в начале 2000-х, в Люксембурге действовало негласное правило, что женщину увольняли, как только она выходила замуж. Не то чтобы ее выгоняли, а просто подходили и спрашивали: «Скоро ли твой последний рабочий день?» Именно поэтому в офисе работало много неофициальных парочек, которые не спешили со свадьбой. Только в начале 2000-х женщины тут получили отдельную корпоративную пенсию, до этого считалось, что они в ней не нуждаются, так как имеют право на пенсию супруга. Дженнифер, большой кадровой начальнице, в 2002 году при переезде в Люксембург не соглашались открывать банковский счет без разрешения мужа. И это было европейской реальностью всего-то десять лет назад, когда я уже жила в Финляндии! Попробовал бы кто-нибудь сказать это финке или шведке!
Клодин начала карьеру в Arcelor в середине 90-х инженером по технике безопасности на заводе в Фосе, около Марселя. Она была там единственной женщиной с высшим образованием. Начальник настаивал, чтобы Клодин приходила на работу в юбке, особенно если ожидались клиенты, ведь брюки на женщине – это символ небрежности и недисциплинированности. Его совсем не волновало, что на металлургическом заводе множество стальных лестниц, переходов над прокатными станами и вокруг доменных печей и на проходящую по ним женщину в юбке снизу из-под лестницы открывается совершенно неподходящий вид. У Клодин ушло несколько лет, чтобы приучить начальника к тому, что она будет носить брюки.
А вот пример из моего собственного опыта. За несколько дней до начала большого слета всех боссов кадровики прошлись по офису, активно агитируя молодых девушек (менеджеров, аналитиков и ассистенток) из разных отделов поработать официантками, разливать сок, открывать двери и раздавать документы высоким гостям, поскольку на дворе кризис и нанимать временный персонал дорого. Предложение поступило в форме «ты у нас красивая, с хорошей фигурой, радуешь глаз, нам очень нужны красавицы вокруг влиятельных мужчин, да и для тебя это хорошая возможность примелькаться». По моим сведениям, только одна девушка отказалась открыто, причем не просто отказалась, а возмутилась подобной практикой. Она сказала, что дорожит своим имиджем, и отправила кадровиков подальше. Еще несколько съехали на тормозах, оправдываясь тем, что работы много.
Конечно, никто никого не принуждал. Но ведь мужчинам поучаствовать в обслуживании почему-то не предлагалось. Интересно, как бы почувствовали себя эти налоговые менеджеры и финансовые контролеры, если бы через месяц столкнулись с каким-нибудь вице-президентом на совещании, а он бы их узнал?
Я спросила Алекса, согласился бы он помочь, если бы не хватало таксистов и его попросили повозить боссов из отеля в офис. Он сказал, что отказался бы наотрез. Одно дело, когда ты подбрасываешь коллегу после конференции, потому что не хватило машин, и совсем другое, если на совещание тебя не приглашают и ты ждешь под дверью, пока высокие гости освободятся – даже не факт, что они с тобой поздороваются.
Я слегка расстроилась из-за того, что мне даже не предложили поучаствовать – очень уж хотелось высказать свое мнение по этому поводу. Но, во-первых, уже было известно о моей беременности, а во-вторых, слет проходил в выходные и я все равно уезжала в Роттердам. Для сохранения спокойствия в офисе все оказалось как нельзя лучше. Алекс заметил, что настоящей причиной, почему меня не позвали, было вполне обоснованное опасение, что в первые же пять секунд пребывания на конференции я забыла бы «свое место» около соков и ввязалась бы в какую-нибудь профессиональную дискуссию с важными персонами, а гости в итоге умерли бы от жажды.
* * *Бежала я как-то в обеденный перерыв на экзамен по французскому, торопилась и почти опаздывала, и вдруг кто-то хватает меня за локоть. Слышу: «Мадам, мадам…» Мужик с внешностью дальнобойщика, потный, недобритый и в пестрой клетчатой рубашке что-то бормочет. В этом районе, рядом с вокзалом, часто спрашивают, как пройти куда-нибудь. Я еще не настолько хорошо говорю по-французски, поэтому предлагаю ему на выбор: English? Deutsch? [59] И тут начинается.
На оживленном немецком и с явно русским акцентом «дальнобойщик» заводит старую как мир песню:
– Красавица, а есть ли у тебя немного времени? Давай познакомимся? Куда ты бежишь? Спешишь?
Я отвечаю, тоже по-немецки, что времени у меня нет, извините, очень спешу, и ускоряюсь. В руках у меня сумка с большущей папкой французских упражнений, учебником и тетрадками, словом, занятой вид, совершенно не располагающий к сомнительным привокзальным знакомствам. «Дальнобойщик» не отстает, нагоняет меня на светофоре, хватает за руку и демонстративно проверяет, есть ли кольцо. Светофор, как назло, застыл на красном. У меня сначала мелькнула идея послать его по-русски на все четыре стороны, но потом я засомневалась, не обнаглеет ли он еще больше, узнав во мне бывшую соотечественницу. Может, с иностранкой у этого придурка хоть какие-то тормоза сработают? Светофор переключается на зеленый, я выдергиваю руку и ору во весь голос:
– Back off now or I call the police! [60]
Дальнобойщик отступил на два шага, ошарашенно вылупился на меня и по-русски пробормотал: «Ладно, ладно». А мне вдруг стало обидно, что мы не в Америке и что попытка припугнуть наглого пикапера полицией на улицах Люксембурга выглядит достаточно нелепо. Хотя и не так нелепо, как в России. Там бы мне еще заметили, что нужно «спасибо» сказать, раз на меня мужики внимание обращают. Но, увы, я живу в стране, где над такой историей принято посмеяться и не обращать внимания. А по-моему, пусть бы полиция продержала его полдня в кутузке, да еще штраф содрала, чтобы больше неповадно было.
Вечером я нажаловалась Алексу на недоработку в люксембургском законодательстве, но он почему-то встал на сторону «дальнобойщика». Якобы это свободная страна, мужчина имеет право приставать на улице к кому угодно, ничего плохого не произошло, вмешивать полицию по такому пустяковому поводу было бы нарушением прав и свобод. Я пыталась оправдаться, что мне нужна защита от подобных нахалов на улице. Но Алексу было невдомек, зачем мне в такой ситуации полиция, ведь я прекрасно умею унижать, оскорблять и ставить людей на место без посторонней помощи. Можно подумать, мне приятно хамить. Я как раз хочу чтобы хулиганы боялись не меня, а полиции.
Вот уже год как я наблюдаю за преимуществами и недостатками феминизма в бельгийских поездах во время моих поездок на МВА . В Люксембурге и Бельгии мне всегда кто-нибудь поможет затащить в поезд сумку, причем без малейшего напоминания. Как только этот же поезд пересекает голландскую границу, никто уже не рвется снять ее с верхней полки или выгрузить из вагона, если не попросишь. А в последние месяцы просить приходится все чаще, извиняться, объяснять, что я беременна. Вероятно, голландское воспитание подразумевает, что женщина – существо сознательное, если ей нужна помощь, она прямо скажет, а если не говорит, лучше не соваться. На голландской территории никто и никогда не пытался клеить меня в поездах. На бельгийской – это происходит постоянно. Такое ощущение, что просьба помочь предполагает одновременно разрешение поприставать. Но, конечно, не так безобразно, как тот русско-немецкий «дальнобойщик». Здесь человек моментально отступает, если дать понять, что внимание нежелательно.
