Эдмунд Фелпс - Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений
Еще одно произведение романтического периода, примечательное для современной экономики, — это роман Эмили Бронте «Грозовой перевал» (1847). Основа этой трагической любовной истории — противоречия между сельской жизнью, которая сковывает Кэти, и неодолимой силой, которая тянет Хитклиффа в большой город, где можно сделать серьезную карьеру 51. К середине XIX века динамизм Лондона захватил воображение молодого поколения, хотя некоторые так и не смогут оседлать его волну. В классической экранизации, когда Хитклифф уезжает из «Грозового перевала», Кэти выражает волнение — свое собственное или, возможно, то, как она ощущает его волнение,— одной-единственной строкой: «Давай, Хитклифф. Беги. Но принеси мне мир!»52
Взгляды Чарльза Диккенса на мир сложнее, чем обычно считается. Его писательский талант настолько велик, что он мог пробудить в публике симпатии к обездоленным сиротам и неквалифицированным рабочим, раздавленным бездумным трудом на многочисленных фабриках — эти сюжеты нашли отражение в его романах «Оливер Твист» (1837) и «Тяжелые времена» (1854). Непростое знакомство самого Диккенса с Лондоном состоялось, когда он был двенадцатилетним мальчиком,— оно позволило ему глубоко прочувствовать тяготы неквалифицированного труда. И постепенно он осознал более широкий спектр проблем английского общества.
Даже в «Тяжелых временах» речь не о страданиях рабочих, подробно описанных у Миссис Троллоп <...> Сатира романа больше направлена не на промышленность <...> а на те силы, которые подавляют жизнь индивида и его воображение. Проблемы Стивена Блекпула проистекают не из индустриализации <...> а (в первую очередь) из неспособности системы, воплощенной в парламенте и истеблишменте, ответить на трудности его брака; а также (во вторую очередь) из его отказа погрузиться вместе со своей индивидуальностью в другую дегуманизирующую систему, профсоюз Слекбриджа»53.
Взгляды Диккенса на индустриализацию также менялись. К 1850-м годам его начало радовать появление новых трудовых возможностей по всей Европе, хотя он продолжал испытывать ностальгию по традиционной жизни и сохранял неувядающую симпатию к обездоленным. Во время необычных ночных прогулок по городу его всегда ошеломляла оживленность и многообразие, на которые он обращал внимание,— «большой город неугомонен, и смотреть на то, как он ворочается и мечется на своем ложе, прежде чем отойдет ко сну,— одно из первых развлечений для нас, бесприютных». В «Очерках Боза» (1836) он описывает медленное пробуждение города — лавочников, клерков, людей другого сорта, появляющихся к 11 часам: «На улицах полно народу — тут щеголи и оборванцы, богатые и бедные, бездельники и работяги. Жара, сутолока, спешка — близится полдень». После второго осмотра фабрик в Бирмингеме он пишет: «На фабриках и мастерских Бирмингема я видел столь отменный порядок и стройную систему, что и эти предприятия можно назвать в своем роде просветительными <...> А результаты я видел в поведении ваших рабочих, уравновешенном благодаря природному такту, равно свободном как от подобострастия, так и от заносчивости»54. Диккенс был не таким наивным, как считал Джордж Оруэлл, полагавший, что его мечтой было «раздать всем по индейке». Например, Диккенс предупреждал работников фабрики о том, что хитрый организатор профсоюза может использовать их для личной выгоды или же в политических целях, которые далеко не всегда подходят им самим.
Диккенс стал рассматривать карьеру в качестве едва ли не единственного средства личностного роста. В своем романе «Дэвид Копперфилд» (1850) он с воодушевлением описывает взросление Дэвида — с детских лет и до зрелости, противопоставляя его развитие стратегии главного врага Дэвида, скользкого карьериста Урии Хипа:
Эгоцентризм Хипа мешает ему увидеть в труде средство подлинного освобождения и самоутверждения <...> Тогда как жизнь Дэвида наполняется смыслом, поскольку он находит работу, которая дает ему цель и идентичность. Самореализация, которая приходит к Дэвиду вместе с его писательским призванием, служит подтверждением точки зрения самого Диккенса, выступающего за ценность труда <...> те ситуации угнетения, против которых Диккенс выступал во многих своих романах, представляли собой извращение трудовой этики <...> [Диккенс], ставший в XIX веке самым поразительным примером успеха, достигнутого упорным трудом, разделял общие представления о том, что труд, в целом, — это благо и что рабочих следует уважать за их индивидуальность и внутреннее достоинство 55.В произведении Диккенса Дэвид — один из многих героев, которые берут жизнь в свои руки. Глубина и смелость, которые он смог увидеть в жизни простых людей, поражают. Таким образом, Диккенс оказывается не меньшим певцом жизни, чем Шекспир или Сервантес.
Сравнение творчества романистки середины XIX столетия Шарлотты Бронте, родившейся в 1816 году, с книгами писательницы XVIII века Джейн Остин, родившейся в 1764 году, позволяет понять трансформацию жизни в Англии в XIX веке. Роман Бронте «Джейн Эйр» (1847) можно прочитать как «историю женщины, которой удается „подняться“. Она совершает смелые и независимые поступки, строит свою собственную карьеру — сначала как гувернантка, потом как независимая школьная учительница с собственным пансионом <...> К концу книги ей удается значительно „подняться“, несмотря на то что всю свою молодость она сражалась с бедностью и превратностями судьбы, не пользуясь напрямую ни одним из преимуществ, доставшихся по праву рождения или благодаря патронажу»56. И наоборот, в произведениях Остин опыт женщин ограничивается домашним хозяйством, а ее героини больше стремятся к браку, обещающему экономическую состоятельность. Для них деньги, которыми они во времена Остин не могли обладать легально, являлись, по существу, возможностью поднять свой жизненный и социальный уровень: в романе «Разум и чувства» (1811) сестры Дэшвуд, Элинор и Марианна спорят о годовом бюджете, который им понадобится. Хотя многие люди сегодня, как и в прошлом, например Сэмюэл Кольридж в Британии и Торстейн Веблен в Америке, стали бы порицать материализм середины и конца XIX века, данные указывают на то, что именно в XVIII веке нажива стала всеобщим увлечением. Уильям Блейк, феминистская писательница Мэри Уолстонкрафт и Томас Карлейль выступали в те времена критиками этого материализма. В эпоху Остин, то есть к началу XIX столетия, даже крупные землевладельцы стали проявлять заинтересованность в увеличении прибыли со своих земель. Но в ее последнем романе «Мэнсфилд-парк» (1814) нажива приобретает определенное интеллектуальное очарование. Генри Кроуфорд заявляет, что «самое интересное на свете,— как заработать деньги, как обратить хороший доход в еще лучший» (p. 226).
