В. Автономов - Истоки. Качественные сдвиги в экономической реальности и экономической науке
Октябрьская революция 1917 г., приведшая к власти в России Ленина и партию большевиков, была провозглашена в СССР началом «новейшего» времени, общего кризиса капитализма и формирования лагеря социализма. Социализм, согласно букве книги В. Ульянова-Ленина «Государство и революция» (опубл. в 1918), получил определение «низшая фаза» коммунистической формации. Расширение лагеря социализма после победы СССР в Великой Отечественной войне и окончания Второй мировой войны дало основания для вывода о втором этапе общего кризиса капитализма.
Сталинской «политэкономией в широком смысле» для каждого способа производства и, соответственно, формации была предложена формулировка «основного экономического закона» (ОЭЗ). Для первобытно-общинной формации он был сформулирован как «обеспечение необходимого продукта на основе примитивных орудий, общинной собственности и уравнительного распределения». Для антагонистических формаций критерием ОЭЗ были приняты способ присвоения прибавочного продукта и характер собственности на средства производства и рабочую силу. Соответственно, ОЭЗ рабовладельческого строя – присвоение прибавочного продукта рабовладельцами на основе их полной собственности на средства производства и на эксплуатируемых рабов, а также посредством завоеваний; ОЭЗ феодального строя – присвоение прибавочного продукта феодалами на основе их собственности на землю и неполной собственности на эксплуатируемых крепостных крестьян; ОЭЗ капиталистического строя – присвоение прибавочного продукта капиталистами в форме прибавочной стоимости на основе их собственности на средства производства и продукт труда формально свободных наемных рабочих. Для ОЭЗ социалистического способа производства была взята ходульная формулировка Сталина «обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники».
Рента как формационная категория и вариативность докапиталистических обществ
Несмотря на развенчание Сталина на ХХ съезде КПСС (1956), «пятичленка» сохранила еще на тридцать лет монопольное положение в СССР как периодизация экономического развития, хотя возобновились дискуссии об азиатском способе производства и шире – о вариативности докапиталистических формаций.
Первостепенное значение получила категория ренты, заимствованная К. Марксом у политэкономов-классиков для анализа чистого дохода (части прибавочной стоимости), присваиваемого земельным собственником в капиталистическом сельском хозяйстве. Начало ее исторической универсализации положил Б. Ф. Поршнев, сформулировавший (1953) основной закон феодального способа производства как присвоение частными землевладельцами феодальной ренты, т. е. чистого дохода от основных повинностей крепостных крестьян – полевой барщины, налога (оброка) натурой или монетой (соответственно отработочная, продуктовая и денежная рента). Сторонники концепции особого азиатского способа производства (АСП) его основным законом считали совпадение земельной ренты с государственным налогом (рента-налог). При этом АСП рассматривался как «параллельный» рабовладельческому и феодальному способам производства на Западе, а иногда отождествлялся с восточным «вечным феодализмом» (включая номадизм).
Из дискуссий советских историков, стремившихся «расковать» пятичленную формационную цепь, вышли концепции единого рентного сословно-классового способа производства с переплетением разных типов ренты в разных странах (В. П. Илюшечкин) и «большой» многоукладной феодальной формации с ведущей ролью натурального хозяйства и рентной (повинностной) формой присвоения прибавочного продукта (Ю. М. Кобищанов). В. П. Илюшечкин классифицировал типы ренты и, соответственно, эксплуатации[259], как показано в нижеследующей таблице.
Ю. М. Кобищанов связал вариативность в рамках растянувшейся на тысячелетия большой феодальной формации с различными сочетаниями принуждения к труду – внеэкономического (государственно-представительного, общинно-кастового, духовно-религиозного) и экономического (передача земли или скота в аренду, ростовщичество, неэквивалентный обмен) – и с многообразием хозяйственно-культурных типов (ХКТ)[260]. Основной ХКТ – пахарь с тягловым скотом («крестьянин»), но существовали еще сельскохозяйственно-культурные типы экстенсивного ручного и интенсивного ручного труда оседлых земледельцев и кочевого скотоводавоина, а также разнообразные несельскохозяйственно-культурные типы (от обожествляемого царя до бесправного раба, от рыцаря до ремесленника, от религиозного аскета до торговца и ростовщика). Это разнообразие обусловило наличие в структуре феодальной формации рабовладения как неосновного уклада и возникновение протокапиталистических укладов в различных регионах (например, в Нововавилонском царстве VI в. до н. э. и в греческих полисах V–IV вв. до н. э.). Многообразны были и феодальные цивилизации, имевшие либо синхронные связи (сосуществование), либо диахронные (преемственность); между ними складывались центрально-периферийные отношения «влияния – вражды». Капиталистическую же цивилизацию Кобищанов трактовал как единую и совпадающую с капиталистической фор мацией.
Усовершенствованный формационный подход Ю. М. Кобищанова акцентировал переходный воспроизводственный характер большой феодальной формации от присваивающего первобытного натурального хозяйства к капиталистическому крупнотоварному хозяйству, создавшему поступательное расширенное воспроизводство. Такого воспроизводства не могли обеспечить феодальные «ячейки производства», разделенные Кобищановым на мелкие (семейные земледельческие, скотоводческие, ремесленные домохозяйства) и условно крупные (храмовые, придворные, вельможные хозяйства).
Формационная вариативность в организационном подходе А. А. Богданова
Переосмысление догматики и эвристики формационного подхода после того, как он был лишен функции партийно-идеологической ферулы, побуждает обратиться к первому марксистскому опыту «политэкономии в широком смысле» – «Курсу политической экономии» А. Богданова и И. Степанова (в 2 т., 1910–1919), опиравшемуся на обоснованный Богдановым организационный (системно-структурный) подход. Считая главным в политэкономии последовательное проведение структурной точки зрения, Богданов принял для характеристики сменяющих друг друга формаций единую структурную схему: отношения общества к природе (или «технико-производственные отношения») – производственно-распределительные отношения – общественная психология – идеологии. При этом формационному подходу были приданы следующие особенности.
1. Акцент на том, что идеологические формы (от речи до естествознания), будучи «генетически вторичными», т. е. производными от социального бытия (производства), оказывают активное обратное воздействие на экономику как организующие при спо соб ления.
2. Трактовка классового строения обществ более через антитезу «организаторских» и «исполнительских» функций, чем в категориях отношений собственности.
3. Отражение различий в сочетаниях реальных организаторских функций и «потребительно-паразитических» тенденций имущих классов через критерий прогрессивности либо деградации формационного развития.
4. Включение в формационный контекст критерия уровня менового оборота.
Богданов и Степанов исходили из отсутствия униформизма в рамках формаций и, например, рассматривали классическое («законченное») рабовладение и многодневную барщину как крайние и неповсеместные варианты хронологически размытой феодальной, или «авторитарной», формации. Один вариант стал возможным в условиях длительной военной эксплуатации отсталых племен с захватом недвижимой (территория) и движимой (включая рабов) добычи; другой – в условиях, где не смог окрепнуть ремесленно-городской строй и крепостное право придавило крестьянскую общину, позволив господам отяготить подневольный труд ради товарного прибавочного продукта в расчете на максимизацию денежного дохода.
Вариативность Богданов предполагал и в движении капиталистической формации, допуская различные направления ее изменений от «промышленного феодализма» (фашизма) до перехода руководящей роли к классу технической интеллигенции. Но методологический коллективизм привел Богданова к выхолащиванию (несмотря на принятие меновых концепций исторической школы!) анализа обмена и индивидуальных стимулов хозяйственной деятельности и сциентистскому уподоблению социалистической («планомерной») организации хозяйства технической целесообразности при недифференцированном коллективном принятии решений. К тому же некоторые важные работы Богданова опубликованы не были и не смогли оказать влияние на общественную мысль ХХ в., хотя по-прежнему представляют немалый теоретический интерес[261].
