Эдмунд Фелпс - Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений
Справедливость в условии множественности человеческих природ
«Теория справедливости» смогла добиться простоты в трактовке блага, предположив, что все члены общества ищут «первичные блага» и что все они понимают то, что средством для достижения последних является заработная плата. В предыдущем параграфе, посвященном современной экономике, мы точно так же достигли простоты, предположив, что все члены общества стремятся к хорошей жизни в том смысле, в каком ее понимали Аристотель и его последователи, и что все они понимают то, что необходимым условием этой жизни является наличие интересной, увлекательной и связанной с важными задачами работы. Эта предпосылка не была столь фантастичной, как может показаться. В Америке с 1870-х годов по 1960-е, то есть в эпоху расцвета современного капитализма, курсы по гуманитарным дисциплинам позволяли студентам элитных учебных заведений прочувствовать смысл человеческой жизни и приобщиться к нему, а также освоить комплекс ценностей и убеждений, действовавших на протяжении всей западной истории. В Колумбийском колледже в 1919 году Джоном Эскином был введен обязательный курс «Современная цивилизация», посвященный истории и философии, а в 1937 году Жак Барзен и Лайонел Триллинг начали вести курс «Гуманитарные науки А» или «Гумлит» [HumLit]. В Чикагском университете программа «Великие книги», разработанная Мортимером Адлером и закрепленная в качестве постоянной президентом Робертом Хатченсом, начала преподаваться в 1942 году. В Амхерстском колледже курс гуманитарных дисциплин, читавшийся с 1947 по 1968 год, знакомил всех первокурсников с пантеоном эпических лидеров, искателей истины, гуманистов, индивидуалистов, виталистов и прагматиков, дабы подготовить всех их к «жизни, достойной того, чтобы ее прожить», как говорил президент колледжа Александер Миклджон. Энтони Кронман, преподаватель гуманитарных дисциплин и права в Йеле, пишет о курсах гуманитарных наук, которые преподавались в Америке со времен вступления Чарльза Элиота в должность президента Гарварда в 1869 году и до «переломного» 1968 года:
Есть такие закономерности жизни, которые всегда привлекали людей <…> Гуманитарные науки знакомят нас с основными принципами этих закономерностей <…> Их понимание никогда не может устранить [нашего] желания <…> жить жизнью, которая признает, уважает и выражает нашу собственную уникальность <…> как не может оно само по себе и ответить на вопрос о том, ради чего жить <…> Однако гуманитарные науки могут показать нам путь <…> [Курс по гуманитарным наукам] <…> приглашал каждого студента посмотреть на самого себя как участника «большого разговора» <…> подумать о предыдущих участниках — поэтах, философах, писателях, историках и художниках — так, словно бы они вели друг с другом долгий и непрерывный разговор о самых важных вещах в жизни <…> [Гуманитарные науки], сформированные своей верой в значимость идеи человеческой природы и уверенностью в вечном значении ограниченного числа образцовых типов человеческого самоосуществления, многие годы определяли ядро программы, посвященной смыслу жизни[232].
Судя по всему, эти гуманитарные науки, хотя они и приветствовали многообразие талантов и карьерных предпочтений в любом человеческом обществе, признавая различия в «формах» реализации человека, проистекающие из подобного многообразия, все же выделяют некую «человеческую природу», которая имеет универсальное значение с тех времен, когда люди стали использовать пещеры для концертов для флейты. Эта общая природа включает — в качестве своей высшей составляющей — желание реализовать себя в творчестве, тягу к сложным задачам, удовольствие от решения проблем, стремление к новизне и постоянную нужду исследовать что-то и мастерить. Стремление к этим «высшим благам» и связанный с ними опыт — это путь к человеческому самоосуществлению, к «становлению», которое составляет значительную его часть. Человеческая природа и самоосуществление такого рода свойственны, к примеру, художникам и ученым, а также множеству людей, занятых более прозаичной деятельностью, включая бизнесменов, инженеров, врачей и юристов. Таких людей часто называют «современными», поскольку подобный образ жизни, предполагающий работу с новыми идеями, и такое человеческое самоосуществление закрепились только после того, как идеи позднего Ренессанса, научной революции и Просвещения побудили к формированию современных обществ с современными экономиками, возникшими в XIX веке. Однако потенциал для такой жизни и самоосуществления был всегда, о чем свидетельствуют некоторые впечатляющие фигуры досовременных обществ, вроде вечно вопрошающего Сократа, мудрой Клеопатры, предприимчивого Лейфа Эрикссона и прозорливой Екатерины Великой.
Однако всегда существовал и другой образ жизни. Так, сегодня можно встретить противников гуманитарных наук, которые утверждают, что есть не просто разнообразие «форм» самоосуществления человека: существует и другой тип самоосуществления, к которому до сих пор обращаются многие. Это направление указывает на людей, которые даже в сегодняшних относительно современных обществах стремятся к профессиям, которые не обещают человеческого самоосуществления, известного гуманитарным дисциплинам. В некоторых более традиционных обществах, например в Южной Италии, женщины в основном заняты дома, где они ухаживают за детьми и мужьями. В действительно традиционных обществах многие мужчины заняты в церкви, где они служат священниками, проповедниками, раввинами или имамами. Во всех обществах находятся люди, которые идут работать сиделками в лечебницы или хосписы или предпочитают места в некоммерческих организациях, занимающихся определенной проблемой, например защитой окружающей среды, то есть соглашаются работать в организации, где выгода самого работника не является целью. В этих сферах мало, а может быть и вовсе нет простора для какого-то исследования или творчества. Здесь нет людей вроде Челлини или Шанель.
Ориентация многих людей даже в наиболее современных экономиках на семью, сообщество, местную жизнь или религию, а в наши дни и на планету Земля в целом, уходит корнями в традиции западных обществ, существовавших до революции модерна. Сегодняшний традиционализм, восходящий к досовременным традициям, выступает противоположностью модернизма — точно так же, как платоническое «бытие» противоположно «становлению» Монтеня, Ницше и Бергсона. Монтень связывает бытие с трансцендентальным и божественным. В том, что некоторые люди предпочитают традиционные сферы деятельности, такие как уход за больными, несмотря на их относительно статичный характер, возможно, отражается любовь к Богу или сообществу, которая превосходит себялюбие, а потому и любое поползновение к человеческому самоосуществлению в том смысле, как его понимали Аристотель, Монтень, Ницше или Бергсон. (Говорить об удовлетворении, получаемом из настолько традиционного занятия, как о «самоосуществлении человека» или «процветании», — значит отрицать закрепившееся значение этих терминов. Если самоосуществление настолько широко, какую деятельность свободного, здорового и дееспособного взрослого человека тогда нельзя было бы назвать путем к нему?)
