Майкл Льюис - Большая игра на понижение: Тайные пружины финансовой катастрофы
Тем не менее утром 18 сентября 2008 года Чарли Ледли еще не утратил способность удивляться. Обычно он и Джейми не сидели за терминалами Bloomberg и не следили за новостями, но в среду, 17 сентября, они занимались именно этим. Убытки, объявленные крупными фирмами Уолл-стрит по низкокачественным ипотечным облигациям, и так немаленькие, продолжали расти. Merrill Lynch, который заявил было об убытках в $7 млрд, признался, что их сумма превысила $50 млрд. Убытки Citigroup приблизились к $60 млрд. Morgan Stanley говорил о $9 млрд с хвостиком, но кто знает, что за этим стояло. «Мы неправильно оценивали происходящее, — говорит Чарли. — Мы предполагали, что они сплавляют CDO с рейтингом «три А» кому-нибудь вроде Корпорации корейских фермеров. Но банкротства свидетельствовали об обратном. Они держали их сами».
Крупные фирмы Уолл-стрит, которые представлялись такими трезвомыслящими и своекорыстными, на деле перекочевали в стан глупых денег. Стоявшие во главе этих фирм люди не понимали собственный бизнес, а регуляторы, похоже, знали еще меньше. Чарли и Джейми всегда казалось, что финансовую систему возглавляет некая важная фигура, с которой они никогда не встречались, но они ошибались. «Мы никогда не попадали в пасть чудовища, — рассказывает Чарли. — Видели, как выносили тела, но сами не попадали». Мелькнувший перед глазами Джейми заголовок из новостей Bloomberg News прочно засел у него в голове: «Лидер большинства в сенате сказал о кризисе: никто не знает, что делать».
Еще задолго до того, как другие приняли его точку зрения, Майкл Бэрри сожалел, что его инвестиционный портфель превращается в ставку на крушение финансовой системы. Сколотив состояние на кризисе, он начал задумываться о социальных аспектах своей финансовой стратегии — о том, не предстанет ли он когда-нибудь в глазах других людей в таком же искаженном виде, в каком они представляли себе финансовую систему. Через три месяца после кончины Bear Stearns, 19 июня 2008 года, ФБР арестовало Ральфа Чоффи и Мэтью Тэннина, возглавлявших обанкротившиеся хедж-фонды Bear Stearns. Их увели в наручниках прямо из дома[31]. Поздно вечером Майкл Бэрри отправил электронное письмо своему юристу Стиву Друскину. «Если честно, я очень нервничаю из-за этого дела. Я беспокоюсь, что когда-нибудь мои письма, точно так же вырванные из контекста, навлекут на меня неприятности, несмотря на то что конечные результаты подтвердят абсолютную правильность моих действий. Не представляю, смог бы я пережить тюремное заключение, зная, что ни в чем не виноват, кроме как в некоторой беспечности и неумении фильтровать мысли, попадающие в электронные письма. Я так дергаюсь из-за этого, что сегодня даже подумывал о закрытии фонда».
Бэрри искал доводы, чтобы отказаться от управления активами. А инвесторы то и дело их подбрасывали: он заработал для них кучу денег, но, казалось, они не сочли это достаточной компенсацией за нервотрепку последних трех лет. К 30 июня 2008 года прибыль каждого инвестора, державших средства в Scion Capital с первых дней, т. е. с 1 ноября 2000 года, после вычета вознаграждений и издержек составила 489,34 %. (Валовая прибыль фонда достигла 726 %.) За тот же период S&P 500 принес чуть более 2 %. Только за 2007 год Бэрри заработал для своих инвесторов $750 млн — и тем не менее в настоящее время под его управлением находилось всего $600 млн. Существующие инвесторы выводили свои деньги. Новые инвесторы не объявлялись — ни одного человека. Никто не звонил с просьбой поделиться взглядами на ситуацию или прогнозами на будущее. До сих пор никто не удосужился поинтересоваться, как же ему удалось добиться таких результатов. «Мы не пользуемся особой популярностью», — писал он.
Бэрри бесил тот факт, что люди, претендовавшие на высшее знание, большую часть времени лебезили перед средствами массовой информации. Ни один вид деятельности не мог быть объективнее управления инвестициями, но тем не менее даже в этом бизнесе факты и логика уступали туманному социальному фактору происходившего. «Должен признаться, меня удивляет, сколько народу теперь утверждает, что предвидели крах рынка низкокачественных ценных бумаг, бум на сырьевых рынках и экономический спад, — писал Бэрри в апреле 2008 года оставшимся инвесторам. — Возможно, они не всегда многословны, но на телевидении и в интервью журналистам уверенно высказываются относительно будущего. Конечно, разве осмелится рассуждать о будущем тот, кто кошмарно ошибся в недавнем прошлом, верно? Только я не помню, чтобы тогда многие со мной соглашались». Получалось так, будто его правота оборачивалась против него самого — его присутствие доставляло неудобство людям. Один из специализированных журналов опубликовал перечень 75 самых прибыльных хедж-фондов 2007 года, и Scion в нем не оказалось, хотя по прибыли он должен был стоять среди первых. «Как будто на Олимпийских играх одного пловца поместили в отдельный бассейн, — говорит Бэрри. — Его результат был золотым. Но медали он не получил. Я искренне считаю, что именно это и убило во мне желание продолжать. Мне хотелось признания. Но тщетно. Я готовился к Олимпийским играм, а меня отправили в бассейн для новичков». Некоторые из оставшихся инвесторов интересовались, почему он активно не занимается связями с общественностью — как будто он был обязан ими заниматься!
В начале октября 2008 года, после заявления американского правительства о принятии на себя всех убытков финансовой системы и спасении крупных фирм Уолл-стрит от банкротства, Бэрри принялся покупать акции с энтузиазмом, доселе ему не свойственным. Внешнее воздействие, как ему казалось, неизбежно повлечет за собой не только инфляцию, но и рост цен акций. Возможно, он поторопился, и акции могли еще опуститься, прежде чем пойти вверх, но это было для него неважно. В конечном итоге эти ставки все равно окупились бы. Самый крупный из оставшихся инвесторов, чья доля в фонде составляла $150 млн, усомнился в разумности данного решения и тут же пригрозил забрать деньги.
27 октября Бэрри писал одному из двух своих друзей по переписке: «Сегодня я ликвидирую все позиции. Думаю, мой предел достигнут. Я плохо ем, плохо сплю, не разговариваю с детьми и женой, я разбит. Синдром Аспергера наградил меня талантами, но они слишком долго осложняли мне жизнь». В пятницу днем, в начале ноября, он почувствовал боль в груди и отправился в пункт скорой помощи. Оказалось, у него подскочило давление. «Мне кажется, я сам сокращаю свою жизнь», — писал он. Через неделю, 12 ноября, он послал инвесторам последнее обращение. «Меня постоянно подталкивали к краю и мои собственные действия, и инвесторы, и деловые партнеры, и даже бывшие сотрудники, — говорилось в письме. — Мне всегда удавалось отойти назад и сохранить эти зачастую слишком напряженные отношения с бизнесом. Но в последнее время проблемы личного характера заставили меня переступить черту. Я с грустью осознаю, что должен закрыть фонд». После этого он исчез, и никто толком не знал, что произошло.
Он оказался прав, а мир ошибся, и за это мир его возненавидел. Майкл Бэрри пришел к тому, с чего начинал: одинокий, ищущий утешения в своем одиночестве. Все время он проводил в офисе в Купертино, штат Калифорния, который мог вместить не меньше 25 сотрудников, но фонд был закрыт и помещение пустовало. Оставался, правда, еще Стив Друскин, и последней его задачей было решить, что делать с принадлежавшими Майклу Бэрри дефолтными свопами на низкокачественные ипотечные облигации. «Майк все еще держал несколько свопов, чисто для прикола, — рассказывает он. — Всего пару штук. Чтобы проверить, сможет ли он получить за них причитающееся». И ему это удалось, хотя целью было не развлечение, а скорее доказательство правоты: облигации инвестиционного уровня, против которых он ставил, на самом деле ничего не стоили. Две оставшиеся ставки были сделаны против низкокачественных облигаций, выпущенных Lehman Brothers в 2005 г. Они обратились в пыль одновременно со своим создателем. Бэрри поставил примерно по $100 000 на каждую и заработал по $5 млн.
Для юриста, закрывающего инвестиционный фонд, проблема заключалась в сроке действия этих странных контрактов: он истекал в 2035 г. Брокеры давным-давно полностью их оплатили: 100 центов за доллар. Больше ни одна фирма с Уолл-стрит не присылала им котировки. «Я не получал выписок по брокерским счетам, где бы значились открытые позиции, — говорит Друскин. — Но они у нас были. Словно никто больше не желал об этом говорить. Мол, “вы получили свои $10 млн — и отвяжитесь”».
На Уолл-стрит юристы играли ту же роль, что и врачи во время войны: они появлялись после перестрелок и ликвидировали беспорядок. Тридцатилетние контракты с техническим риском погашения — точный размер этого риска Друскин все еще пытался определить — был последним беспорядком, оставшимся после Майкла Бэрри. «Возможно, брокеры просто выбросили контракты, — говорит Друскин. — Три года назад никто из них и помыслить не мог о подобном исходе. И поэтому никто не был к этому готов. Мы заявили, что выходим из бизнеса. А они в ответ: “Ну и ладно”».
