Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик
Вот так случилось, что Исаак Ньютон, смотритель Монетного двора Его Величества, отправился в паб "Собака", куда привели и Уитфилда. Уитфилд сообщил ему, что Чалонер спрятал пластины в некоем отверстии в стене одного из зданий, где он побывал примерно за неделю до того, как преступная схема была раскрыта. Но где именно нужно искать или хотя бы с какого дома начать, он не знал. Он сказал лишь, что "никто не стал бы искать в таком заброшенном месте".[372]
Ньютон не оставил записи об этой встрече, так что нельзя сказать, насколько он был раздосадован, что купился на эту приманку. Дальнейшие события говорят о том, что он сохранил самообладание. Судя по всему, Уитфилд вернулся в Ньюгейт с наказом продолжать втираться в доверие к Чалонеру. Он потерпел неудачу. Кое-кто из знакомых Чалонера еще оставался на свободе, и, как доложил Томас Картер, "после того как г-н Уитфилд был с Вами в "Собаке", Чалонер стал относиться к нему с некоторым подозрением".[373]
Игра в кошки-мышки продолжалась. Чалонер, известный своей любовью к собственным речам, теперь должен был научиться молчать. В некоторой степени ему это удалось. То, что Картер попытался изобразить как временную неудачу Уитфилда, на самом деле означало полный отказ Чалонера говорить. "Г-н Уитфилд прилагал все силы, чтобы вытянуть из Чалонера как можно больше", — сообщал Картер Ньютону, но Чалонер не поддавался. "Он твердит одно: он надеется, что Уитфилд — человек чести и не будет больше говорить с ним[374] ни о чем". Это было дурной вестью для Уитфилда — ведь Ньютон ценил результаты намного больше, чем усилия, — а следовательно, и для Картера. Картер умолял своего тюремщика дать еще один шанс. Коль скоро Уитфилд оказался бесполезен, Картер сообщил Ньютону, что у него есть "средство не хуже. Пожалуйста, хорошо подумайте об этом. Я выведаю у него[375] все, что он сделал, и все, что он замыслил".
Ньютон согласился. Новым человеком Картера был Джон Игнатиус Лоусон, некогда врач, а теперь фальшивомонетчик, недавно прибывший в Ньюгейт. Он идеально подходил для этой задачи. А самое главное — он целиком и полностью был в руках Ньютона. У смотрителя было несколько свидетелей, готовых поклясться, что они видели Лоусона с инструментами для подделывания склонившимся над печью, отливающим гинеи и пистоли и обрезающим лишние части ножницами по металлу. Один человек даже согласился поклясться, что Лоусон сказал, будто "мог бы одурачить двадцать таких, как смотритель".[376]
Но теперь Лоусон был уже не тот. Арест, а затем недели в Ньюгейте сломали бывшего доктора. Его сообщники покинули его, как он сказал Ньютону, "убежав со всем моим добром, уморив голодом одного из моих детей и оставив остальных в нужде". Он голодал, пытался "прожить четыре дня, питаясь хлебом на пенни". Он взывал о помощи. "Я весь бросаюсь к Вашим ногам", писал он в своем первом письме Ньютону, а в одном из последних снова умолял: "Я надеюсь, что милосердие побудит Вас[377] протянуть мне руку … и остаток моей жизни я буду весь в Вашем распоряжении".
Ньютон принял предложение Лоусона и был вознагражден почти немедленно. Лоусон как губка поглощал все, что слышал в камере. Он не ограничивался Чалонером. В первых доносах Лоусона Ньютон обнаружил всю историю подделки Болла и Уитфилда, вплоть до убийственного маленького анекдота: "Болл продал свою лошадь шляпнику в Саутуарке, чтобы раздобыть денег для изготовления пистолей". Шляпнику! Вот и свидетель, готовый описать все в мельчайших деталях, которые убедят двенадцать честных граждан, что он и вправду видел это своими глазами.
Подобных историй у Лоусона было великое множество. Казалось, что-то заставляло фальшивомонетчиков изобличать себя как раз в тот момент, когда Лоусон оказывался рядом. Некто Джон Дикон в апреле 1698 года подошел к нему в таверне "Лебедь" на рынке Лиденхолл с просьбой починить пресс для гиней. Кэтрин Коффи попыталась повторить один из методов чеканки Чалонера в "комнате под вывеской "Красной коровы" в Мактлайн, у рынка Сент-Джеймс" в присутствии шести свидетелей, включая Лоусона. "Кузнец Перкинс" обладал не большей осмотрительностью: "Однажды утром я вошел в его кузницу, где он и его человек Том выбивали штамп с изображением короля Вильгельма для шиллингов". По какой-то причине Перкинс не смог удержаться, чтобы не сообщить Лоусону, кто заказал эти штампы — это был ловец воров по имени Вуд, — а Лоусон передал эту важную информацию ненасытному Ньютону.
Лоусон продолжал поставлять подробности[378] эпизодов, хранившихся в многостраничном досье, собранном Ньютоном. Осведомитель был явно полон решимости рассказать каждую мелочь, которую он услышал, увидел или просто счел вероятной (вплоть до аксессуаров вроде "черной кожной сумки, похожей на футляр для маленькой Библии",[379] в которой Кэтрин Коффи несла инструменты для чеканки). Но все это было гарниром. Ньютон с нетерпением ждал главного блюда: Лоусон должен был усыпить бдительность Чалонера[380] и заставить его говорить.
В этом у него было одно большое преимущество перед обоими предыдущими информаторами Ньютона. Как и Чалонер, Лоусон был знаком с миром лондонских фальшивомонетчиков изнутри. Он знал людей того же сорта — торговцев золотом и серебром, которые поставляли сырье, граверов и кузнецов, которые изготавливали и обрабатывали инструменты для подделывания, владельцев пабов, которые обеспечивали места для собраний, а при случае и подсобку для работы. Но, что было крайне важно, он никогда не работал с Чалонером. Их дела не пересекались. Лоусон не мог свидетельствовать против него. Поэтому ему удалось победить осторожность Чалонера и стать его ближайшим товарищем по камере, где они бок о бок ели, спали — и разговаривали.
Чалонер, по-видимому, встретил нового человека с истинным облегчением. Наконец появился кто-то, кто не мог причинить ему вреда и в то же время признавал его достижения в их общем ремесле. Чалонер доверял Лоусону, хвастался перед ним и принимал развернутые комплименты, на которые не скупился благодарный слушатель. Как только Чалонер начал говорить, все тайны, которые он столь тщательно охранял от таких очевидных шпионов, как Картер и Уитфилд, стали вырываться наружу. Всякий раз после очередной серии откровений Лоусон передавал сообщение в Тауэр. К концу января Ньютон узнавал в течение дня — самое большее через два или три дня — обо всех страхах, чаяниях и замыслах Чалонера.
Так, когда Чалонер вслух задался вопросом, остались ли у Картера билеты солодовой лотереи, которые тот мог бы предъявить на суде, Ньютон узнал, что Чалонера беспокоят совсем не те обвинения, которых следует опасаться. Когда Чалонер сказал Лоусону, что Патрик Коффи и Томас Тейлор — ювелир и гравер, обучившие его ремеслу фальшивомонетчика почти десятилетие назад, — находятся на свободе, Ньютон понял, каких свидетелей его пленник боится больше всего. Чалонер сказал Лоусону, что Кэтрин Коффи могла бы представлять равную угрозу, но он полагает, что "ее зарежут, и она умрет прежде, чем признается в чем-либо".[381] Это не было просто предположением: Чалонер нашел человека на воле — г-на Хаунта или Ханта — для наблюдения за ней. Ньютон быстро получил ее показания, в которых она напрямую связывала Чалонера с изготовлением поддельных французских пистолей.
Чалонер сказал Лоусону, что еще больше он боялся Элизабет Холлоуэй,[382] и, уже записав две беседы с нею, Ньютон знал, что он был прав. Затем был Джек Грейвнер, брат Джозефа Грейвнера, мужа сестры Чалонера, вместе с Коффи покрывавшего позолотой первые пистоли и гинеи Чалонера. Джозеф уже отправился на виселицу, но Джек был все еще жив. Чалонер сказал Лоусону, что Джек может отправить на виселицу и его, поскольку "видел, как он изготавливал[383] многие тысячи гиней, которые потом продавались по десять шиллингов за монету".
Ньютон не стал искать или не смог найти оставшегося в живых Грейвнера, но поток информации от Лоусона продолжал прибывать. Чалонер сообщил Лоусону, что произвел всего тридцать тысяч фальшивых гиней, которые, будучи проданы даже за пятнадцать тысяч фунтов, все равно составляют состояние — пару миллионов в сегодняшних деньгах. Чалонер гордился своими навыками и хвастался Лоусону, что "выгравировал пластины для солодовых билетов, и собирался гравировать другие, для билетов в 100 фунтов, и мог сделать пластину за четыре или пять часов, и что никто в Англии не мог выгравировать[384] их лучше, чем он". Чалонер описал своему конфиденту некоторые из своих любимых уловок, например, как он использовал "оловянные пуговицы, покрытые серебром",[385] — подобные трюки могли принести мошеннику тысячу фунтов в неделю.
