Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик
Входя в суть дела, Ньютон немедленно взялся за доскональное изучение каждой операции,[263] происходящей на Монетном дворе, включая те, что должны были находиться в ведении мастера. Он изучал историю Монетного двора в записях за двести с лишним лет. Он придирчиво разбирал бухгалтерские книги, которые заполнялись десятилетями, и делал в них пометки. Он привнес строгость, выработанную за годы кропотливой лабораторной работы, в каждый этап превращения необработанного металла в законное средство платежа. Он следовал своему принципу — не бояться запачкать руки. Как он объяснил своим помощникам, его правило состояло в том, чтобы не доверять ничьим вычислениям, "ничьим глазам, кроме своих собственных".[264] И все это время он писал. Его записи, касающиеся Монетного двора,[265] составляют пять больших папок, тысячи страниц, огромный поток слов.
За лето 1696 года масса знаний, накопленных Ньютоном, превратилась в оружие, достаточно сильное, чтобы отодвинуть Нила в сторону. С таким сильным противником у мастера не было ни малейшего шанса на победу, и он понимал это. Он сдался довольно спокойно. Он удержал ту часть своего жалованья, которую не нужно было выплачивать за долги, и предоставил Ньютону делать работу за него. Никто не возмутился этим бескровным переворотом, хотя у Ньютона и не было официальной санкции на то, чтобы брать на себя какие-либо полномочия мастера.
И тут Ньютон столкнулся с числами, которые должны были ставить в тупик самых опытных чиновников Монетного двора. Машины для чеканки могли производить максимум пятнадцать тысяч фунтов в неделю. Таким образом, для изготовления семи миллионов фунтов, необходимых для замены всей массы серебряных монет, потребовалось бы почти девять лет. Казначейство приказало, чтобы Монетный двор увеличил производство до тридцати-сорока тысяч фунтов в неделю. Но, как заметил Хоптон Хейнс, в то время — клерк, помогавший в перечеканке, "это казалось невозможным".[266]
К концу лета невозможное стало реальностью. Хейнс, который стал одним из тех, кому Ньютон больше всего доверял на Монетном дворе, позже напишет, что "ловкость с числами" (в этом было некоторое преуменьшение) позволила новому смотрителю быстрее прочих овладеть сложной бухгалтерской системой Монетного двора. Это было, конечно, верно. Ньютон был в состоянии спасти Монетный двор от регулярных попыток обчистить его — как это случилось, когда два ушлых дельца, наживающихся на благородном металле, предложили помочь перечеканке за "скромную" плату в двенадцать и три восьмых пенса[267] за каждый фунт серебра, перечеканенный в монеты. Ньютон быстро подсчитал суммы расходов Монетного двора и показал, что эти два благотворителя просили цену, завышенную примерно на треть. Но здесь скорее имели значение эмпирические навыки смотрителя, его способность наблюдать, измерять и действовать на основе своих данных, а не выдающиеся вычислительные способности.
Его первой целью было обеспечить, чтобы Монетный двор физически был способен справиться с перечеканкой. В плавильный цех была втиснута новая печь, а потом еще одна. Под надзором Ньютона в восточной стороне стен Тауэра был построен второй плавильный цех. Если все три главные печи работали, Монетный двор мог каждый день производить до пяти тонн чистого жидкого серебра,[268] пригодного для изготовления монет.
Эта масса расплавленного металла попадала на пришедшую в упадок поточную линию, которая в свое время так изумила Сэмюеля Пипса. Проработав полстолетия, многие машины разрушались, а тех, что еще функционировали, было слишком мало, чтобы справиться с поступающим потоком серебра. По требованию Ньютона на Монетном дворе были установлены восемь новых металлопрокатных станков и пять новых прессов для чеканки.
Затем новый смотритель проанализировал потенциальную эффективность на каждой стадии процесса чеканки. Он тщательно наблюдал за операцией плавления и обнаружил, что каждая печь потребляет двадцать пять бушелей угля в день. Как и в своих алхимических опытах, он стремился досконально изучить все возможности используемого оборудования — например, выполнил измерение, которое показало, что плавильный котел, "будучи новым, выдерживает вес в восемьсот фунтов, а после использования в течение месяца или шести недель будет держать только вес в семьсот или шестьсот пятьдесят фунтов[269] или еще меньше".
Тот же эмпирический подход Ньютон применял и к людям. В разгар перечеканки, за конец 1696-го и весь 1697 год, Ньютон отправил порядка пятисот мужчин и примерно пятьдесят лошадей[270] вращать гигантские металлопрокатные валики. Чтобы гарантировать, что ни одно усилие этой армии не будет потрачено впустую, он — вероятно, впервые в истории — исследовал хронометраж движений рабочего. Согласно его наблюдениям, требовалось "два [прокатных] станка с четырьмя прокатчиками, двенадцать лошадей, два коногона, три резчика, два рихтовалыцика, восемь калибраторов, один правщик, три полировщика [и] два клеймовщика", чтобы нужное количество серебра из плавильных цехов прошло все необходимые этапы и добралось до двух прессов для чеканки. У каждого пресса должны были находиться еще по семь человек — шестеро поворачивали ось, в то время как один храбрый работник вставлял заготовки в саму штамповальную камеру.[271]
Эти люди вносили ограничения в расчеты Ньютона. Монетный двор не мог действовать быстрее, чем они вращали ось, и любая другая операция должна была быть настроена так, чтобы позволять им продолжать штамповать монеты на самой высокой скорости, которую способны производить человеческие мускулы и винт пресса. Ньютон наблюдал, как они работали, "чтобы вынести суждение об усердии рабочих".[272] Он рассчитал, сколько времени нужно для чеканки каждой монеты. Он видел, как быстро чудовищное физическое напряжение, которого требовало вращение пресса, выматывало людей. Он отметил, насколько должен быть ловок человек, загружающий заготовки и извлекающий готовые монеты из пресса, чтобы сохранить пальцы в целости. В конечном счете Ньютон определил идеальный темп: если пресс будет работать чуть медленнее человеческого сердца, ударяя 50–55 раз в минуту,[273] люди и машины могут чеканить монеты много часов подряд в течение одной смены. Эти удары задавали ритм, которому Ньютон подчинил весь Монетный двор.
Барабанный бой Ньютона быстро принес плоды. Отчет обо всей перечеканке показывает, что это невероятно сложное и дорогое предприятие было осуществлено четко, эффективно и по большей части безопасно. (Только один человек умер[274] у металлопрокатных станков — поразительная цифра, если принять во внимание интенсивность работ). Под контролем Ньютона там, где ранее число в пятнадцать тысяч фунтов в неделю считалось недосягаемым, прессы вскоре начали производить по пятьдесят тысяч фунтов. К концу лета 1696 года люди и машины Монетного двора достигли рекордной производительности[275] в сто тысяч фунтов за шесть дней — это было беспрецедентно не только для английского Монетного двора, но и для всей Европы.
С такими темпами перечеканка намного обгоняла изначальные планы. Большая часть имеющегося серебра была перечеканена в новые монеты к концу 1697 года, а весь проект был в основном завершен к середине 1698 года. В июне 1699 года ситуация нормализовалась настолько, что Монетный двор продал те машины, которые были установлены дополнительно, чтобы справиться с национальным кризисом. К тому времени Монетный двор под руководством Ньютона полностью перечеканил запас английских серебряных денег, в общей сложности — 6 840 719 фунтов. Общая стоимость проекта была огромной — около 2 700 000 фунтов,[276] причем большая часть этой стоимости была связана с потерей металла в обрезанных монетах, которые принимали для перечеканки по номиналу. Но за эту цену Англия приобрела совершенно новые серебряные деньги, чтобы покупать, продавать и воевать.
Быстрая передача достаточного количества монет из Тауэра в общее пользование, начавшаяся осенью 1696 года, подавила самые глубокие страхи того времени. Прекратились денежные бунты. Лондонские бедняки перестали требовать возвращения доброго короля Якова. Король Вильгельм продолжал жаловаться на нехватку денег, но был уже в состоянии содержать свою армию на поле боя, и к сентябрю 1697 года, когда стало ясно, что перечеканка будет закончена удовлетворительно, он даже заключил мир с Людовиком XIV.[277] Нет доказательств прямой связи успеха этих усилий с внутренним спокойствием Англии или ее военными успехами за границей. Но страхи, которые казались почти непреодолимыми менее чем за два года до этого, перестали терзать народ, по мере того как перечеканка спокойно подходила к завершению.
