Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик
Первый залп Чалонера по Монетному двору был бумажным. Крах чеканки вызвал поток листовок, брошюр, ходатайств перед Парламентом и даже книг. Влиятельный экономический мыслитель Чарльз Давенант размышлял о том, как оплатить континентальную войну Вильгельма, а Джон Локк по меньшей мере в трех коротких эссе пытался найти причины нехватки денежной массы.[230] Но гражданами "Республики писем" становились не только представители высшего общества. В эпоху зарождающейся глобальной торговли пустые кассы лондонских рынков являли собой совершенно новую проблему, и ее нельзя было решить бесхитростными методами прошлого, на что указывали многие памфлетисты. Они представили множество наблюдений ("Жалобы бедных") и решений ("Предложения об обеспечении правительства деньгами на легких условиях"). На пике кризиса оказалось, что каждый житель Лондона (и не только Лондона) имеет собственный взгляд на национальные финансы, и выяснилось, что есть множество грамотных людей, которые готовы изложить свои мысли в печатном виде[231] (и могут заплатить за это). Поток полемики и резкой критики не просто отражал волнение, вызванное денежным кризисом, это была еще одна форма того, что было названо — слишком узко — научной революцией, охватывавшей Англию.
На памяти тех, кто совершал открытия, включая Ньютона, бумаги, этого инструмента мысли и средства общения, постоянно не хватало. Первая английская бумажная фабрика была учреждена в 1557 году, но она, вероятнее всего, производила только грубую темную бумагу, используемую для упаковки,[232] а не белую бумагу более высокого качества, подходившую для письма или печати. Вся писчая бумага прибывала в Англию из Италии или Франции, и цена двадцати четырех листов равнялась дневному заработку рабочего. Это одна из причин, по которым пьесы Шекспира были напечатаны лишь тогда, когда получили широкое признание. В 1623 году, когда был издан Первый фолиант (знаменитый сборник из 36 пьес Шекспира), в Англию было импортировано около восьмидесяти тысяч стопок[233] бумаги, годной для печати или письма, — это примерно семь листов на человека. Внутреннего производства еще почти не существовало. С учетом стоимости печати[234] издержки от публикации были настолько велики, что никакой разумный бизнесмен не рискнул бы за это браться, если не был уверен в своем рынке.
Но к 1690-м годам бумажный импорт сократился, и уже около ста английских фабрик[235] производили бумагу внутри страны. Бумага и печатное оборудование оставались дорогими, и это объясняет, почему даже самые важные книги издавались маленькими тиражами, — например, было напечатано всего около двухсот пятидесяти экземпляров "Начал" Ньютона. Тем не менее идеи, передаваемые печатным — абстрактным и безличным — способом, стали доступными в Англии в конце семнадцатого столетия в масштабе, немыслимом за столетие до этого. Начиная с 1665 года к первой регулярной газете Англии — London Gazette — добавилось множество печатных работ, что позволяло обмениваться мнениями, не вступая в конфронтацию лицом к лицу. Отдельный голос теперь был слышен гораздо дальше, чем мог бы докричаться оратор.
Развитие технологии и культура относительно дешевых текстов сами по себе не могли определить курс революции в науке или любом корпусе идей. Но это оказывало огромное влияние на скорость, с которой распространялись идеи. Можно было поделиться соображениями о ценности систематических измерений климата, предложить способ вычислить траекторию полета пушечного ядра — или поднять проблему чеканки монет. И сотни людей выдвинули свои предложения — хорошие, плохие, честолюбивые, безумные и даже преступные. Среди этих людей был и Уильям Чалонер.
Чалонер дебютировал в печати в 1694 году. В брошюре под названием "Доводы, скромно предлагаемые против принятия закона о привлечении одного миллиона фунтов" он выдвинул довольно современный аргумент. Чалонер заявил, что было бы ошибкой повышать налоги, чтобы ликвидировать недостачу в государственных доходах, связанную с дефицитом денежной массы.[236] У него было много спарринг-партнеров по этой проблеме. Один человек предложил налог на наследство в пять процентов (ужас!), другой — более высокие налоги на собственность богатых. Неудивительно, что тогда (как и теперь) такие идеи не получали поддержки, и Чалонер не был настолько глуп, чтобы одобрить что-нибудь столь же невероятное. Его взгляды совпадали с интересами тех, кто мог быть ему полезен при правильном стечении обстоятельств, и это почти наверняка не было случайностью.[237]
Трудно не усмотреть здесь непреднамеренной комедии. Уильям Чалонер, пишущий о налоговой политике, — это как если бы Джон Готти занялся вопросами социального обеспечения или братья Крэй (Джон Готти — один из главарей американской мафии; братья Крэй — известные английские преступники) предложили свои идеи Национальной службе здравоохранения. Современникам Чалонера делает честь тот факт, что они, по-видимому, не были впечатлены его аргументами. Ни к одной из самых диких схем увеличения дохода не отнеслись серьезно, и Парламент, состоящий из богатых людей, едва ли нуждался в том, чтобы сын безграмотного ткача, бывший скупщик краденого советовал им, как защитить их состояния. Но эта деятельность отвечала задачам Чалонера — это была, в сущности, разминка.
К истинной своей цели Чалонер примерился несколько месяцев спустя. На сей раз он занялся предметом, в котором действительно разбирался, и теперь он любезно делился опытом в брошюре, названной "Скромно предлагаемые идеи для принятия закона, предотвращающего обрезку и подделку денег". В первой части буклета выдвигалась странная, но бесспорно новаторская идея спасения тающей наличности. Чалонер предложил быструю перечеканку, в результате которой должны быть выпущены новые монеты с более низким весом — на треть меньше официального стандарта, вроде того, что предложил Ньютон. Такая девальвация, рассуждал он, сделает незаконную обрезку нерентабельной. Но это было еще не все: Чалонер предлагал по прошествии краткого времени, необходимого для изгнания любителей из бизнеса, снова собрать весь запас денег, расплавить и еще раз перечеканить в полном весе.
Эта идея кажется остроумной, но совершенно нереалистичной, поскольку даже одна перечеканка обходилась слишком дорого. К тому же Монетный двор был неспособен к такой эффективности, какую предполагал план Чалонера. Но это было неважно. Чалонер на самом деле не пытался решить проблему валюты, он рекламировал себя как эксперта по чеканке, чтобы его заметили и могли использовать, — этому была посвящена вторая часть брошюры.
В ней Чалонер знакомил своего читателя с повседневной жизнью фальшивомонетчика. "Все монеты делаются путем либо отливки, либо штамповки", — сообщал он своей аудитории. Высококлассные мастера часто использовали серебро, соответствующее или близкое по качеству к стандартам Монетного двора — они изготовляли монеты чуть меньшего размера и таким образом получали прибыль. Они нуждались в особых инструментах: те, кто отливал подделки, использовали песчаные формы в жаропрочных тиглях, в то время как "штамповка денег осуществляется преимущественно при помощи прокатного станка и ножниц". Используя технику литья, по утверждению Чалонера, "в течение одного дня один человек может сделать 100 [фунтов]", в то время как несколько более трудоемким способом, "при помощи прокатного станка, фальшивомонетчики делают плоские листы серебра, на которых они выбивают изображение при помощи штампа и ножницами вырезают монету".
Ключ к спасению от чумы фальшивых монет, по мнению Чалонера, лежал в лишении фальшивомонетчиков доступа к инструментам их незаконной деятельности. Трудность состояла в том, что эти инструменты использовались для множества законных занятий, и осторожные аферисты всегда прикрывались каким-нибудь честным ремеслом. "Они имеют законное право обладать такими инструментами, а ночами или в другое подходящее время они льют монеты и затем уничтожают формы". Если они хорошо делают свое дело, сообщал он, беззастенчиво разоблачая себя самого, "получаются монеты доброго серебра, и их крайне трудно обнаружить".
Чалонер предложил, чтобы на все инструменты, которые могли использоваться при изготовлении монет, ставилась печать. Только те, у кого было "свидетельство от хранителя упомянутой печати", смогли бы "держать, продавать или передавать какие-либо ножницы, прокатные станки или тигли". По мысли Чалонера, каждый, кто хочет получить такую печать, должен был принести подтверждения от "двух мастеров из своего округа … в том, что он занимается таким ремеслом, в котором эти инструменты используются законным образом".
