Франческа Хейг - Огненная проповедь
На каждом личике, что мы видели, горело клеймо.
Глава 14
Дверь в спальню отворилась, и вошла хозяйка, держа на руках спящего ребенка. Она положила малыша в кроватку у двери, бережно подоткнув одеяло. Затем она подошла к Нине, поджидавшей нас у другой двери, и кивком показала, чтобы мы следовали за ней. Во дворе она шепотом дала Нине какие-то указания, и та вернулась в спальню. Нас же кривоногая женщина снова привела на кухню.
– Так это сиротский приют? – спросил Кип, когда женщина стала мешать варево в больших горшках на костре.
Но ответила ему я:
– Они не сироты.
Женщина кивнула:
– Верно. Они дети-Омеги, чьи родители не нашли ничего лучшего для них. У нас здесь Дом содержания.
– А как они сюда попадают? – поинтересовался Кип.
– Бывает, что детей-Омег отправляют сразу в поселение, самое ближайшее к деревне. Порой Альфы поддерживают связь со своими близнецами и передают им своих детей-Омег на попечение, когда подходит время. Поэтому ребенка растит тетя или дядя. Но в наши дни Альфы всё чаще стараются держаться подальше от поселений, не желая знать своих близнецов и поддерживать с ними отношения. Да и поселения сейчас изгоняют с обжитых мест туда, где земля победнее. К тому же всё время растут налоги, и Омеги себя-то едва могут прокормить, не говоря уж о том, чтобы взять ребенка. Ну а Альфы… сами знаете, ни одна семья не станет держать такого ребенка до той поры, пока он смог бы сам о себе позаботиться. – Она осмотрела кухню, стопки вымытых чашек на полках. – Вот поэтому они приходят сюда.
– Альфы просто бросают их здесь?
– Это не самое плохое, парень. Они не могут рисковать здоровьем своих детей, поэтому вдобавок оставляют и деньги. И обычно неплохую сумму – так они хотят быть уверенными, что о детях тут позаботятся. А всё потому, что отношения с друзьями или родственниками-Омегами постепенно сходят на нет, и Альфам теперь не приходится рассчитывать на то, что те возьмут их детей. Годы засухи стали переломным моментом. Я всегда говорила, что голод быстрее всего сеет вражду между людьми. А теперь, учитывая все эти заявления Совета насчет заражения и раннего разделения близнецов, Альфы и не посмеют общаться с Омегами. Поэтому, когда приходит пора, им просто некому отдать своих детей. Только нам.
– Так дети остаются здесь насовсем? – спросила я.
– Нет, только некоторые из них, вы их увидите завтра. Те, кого никто не взял. Но большинство, почти все, находят место в семье Омег. Мы делаем лишь то, что однажды сделали их родители. Альфы только талдычили о радиационном заражении. А вот новый состав Совета, похоже, полон решимости принять меры по этой части. – Она смерила нас оценивающим взглядом. – Вы, видать, из провинции, откуда-нибудь с востока, раз для вас всё это новость.
Я не хотела говорить о своем происхождении, поэтому просто сказала:
– Я – Алиса, а это – Кип.
Когда женщина не ответила, я спросила:
– А вы? Вы не сказали, как вас зовут.
– Надеюсь, у вас хватило ума не называть свои настоящие имена. Но меня зовут Эльза. А теперь оба идите спать. Мне понадобится ваша помощь на кухне завтра утром.
Она зажгла свечу и протянула мне подсвечник, затем снова вывела нас во внутренний двор и проводила в дальнюю маленькую комнатку, где у стены стояли четыре пустых койки.
– Кровати маленькие, потому что они для детей, но, думаю, вам приходилось спать в условиях и похуже.
Кип поблагодарил ее, а я поставила свечу на пол. Эльза собралась выходить, но у дверей остановилась и тихо произнесла:
– Чем еще хороша эта комната – тем, что в окно можно спрыгнуть на крышу флигеля, а оттуда смыться закоулками прочь. Это так, к сведению, скажем, на случай пожара, или если вдруг сюда пожалуют наши друзья Альфы.
Мы и опомниться от ее слов не успели, как дверь уже закрылась. Я попросила Кипа развязать мне руку, и он встревожился:
– А вдруг она войдет ночью?
– Не войдет, – ответила я. – И потом, не думаю, что она слишком удивится, даже если и войдет. К тому же все равно не смогу спать такой скрюченной – я и за день довольно намучилась.
Рукава сорочки, обмотанные вокруг тела, были затянуты слишком туго, и нам пришлось повозиться пару минут, чтобы ослабить узлы и освободить руку.
Я с наслаждением потянулась, затем увидела, что он смотрит на меня.
– Что такое? – Я легла в кровать, что стояла у двери, натянув на себя одеяло.
– Ничего. – Он занял соседнюю кровать. – Это просто твоя рука… Сегодня, когда мы работали на кухне вместе, возникло ощущение, будто мы – одинаковые. Хотя я не желаю тебе этого, ты и сама знаешь. Но, увидев сейчас тебя с развязанной рукой, я просто вспомнил, что не могу сделать так же. Вот и всё.
Свеча лишь чуть рассеивала тьму, но я заметила, что он смотрит на крышу. Как и сказала Эльза, кровати оказались коротковаты. Мне пришлось вытянуться по диагонали, но даже так пятки упирались в спинку. Ноги Кипа торчали сквозь прутья кровати. Однако все эти неудобства с лихвой перекрывались чистыми простынями и мягким матрасом. Я лизнула большой и указательный палец и погасила свечу, что стояла между нашими кроватями.
Все эти недели в бегах между нами ни разу не возникало чувства физической близости, хоть мы и спали каждую ночь, тесно прижавшись друг к другу, в зарослях, мелких пещерах или под упавшими деревьями. Теперь же, в домашней обстановке, оно вдруг стало явственным и ощутимым, хотя здесь, в этой маленькой незнакомой комнатке, мы лежали раздельно, каждый в своей кровати.
Наконец я заговорила:
– Можно я лягу к тебе?
Он вздохнул.
– Потому что моя кровать и так недостаточно мала? – Он откинул одеяло. – Давай.
Я юркнула к Кипу. Он лежал на спине, и я пристроилась у него слева под боком, положив руку на грудь. Где-то снаружи сонно проворковал голубь. Кип нашел мои пальцы и нежно сжал их. В полудреме я чувствовала запах мыла и теплое дыхание Кипа на лице.
* * *Нас разбудили голуби, громко курлыкавшие на крыше. Мы быстро привязали мою руку и затем прошли через двор на кухню. Нина рассеянно кивнула нам в знак приветствия и раздала задания. Мне поручила перемешивать в горшке овес, а Кипу – начищать груду медных котлов. Вскоре со двора донесся шум, и вбежали дети. Сквозь гомон слышался голос Эльзы, он звучал властно и в то же время успокаивающе. Затем мимо кухни по коридору пронесся топот шагов и затих в столовой. Мы с Ниной принесли туда большой горшок каши. Дети, человек тридцать, сидели, теснясь, на скамьях вокруг двух длинных столов, на которых были расставлены жестяные тарелки и ложки. Маленькие Омеги выглядели чистыми и сытыми, но в дневном свете казались еще младше, чем накануне. Сидя рядком на скамьях, они болтали ногами, не доставая до пола, а некоторые из детей постарше держали на коленях совсем еще крох. Несколько малышей выглядели еще сонными. Одна девочка медленно посасывала ложку в ожидании, пока раздадут кашу.
Эльза вместе с Кипом вернулись в спальню кормить младенцев, а мы с Ниной принялись раздавать кашу. Детей нисколько не удивило мое появление, должно быть, они уже привыкли, что люди здесь приходят и уходят. Они выстроились в очередь, подходя ко мне по одному за своей порцией. Я зачерпывала из горшка густую кашу и накладывала в протянутые тарелки. Нина в это время прошлась вдоль ряда с расческой. Я заметила, что она не только причесала детей, но и поцеловала каждого ребенка в лоб или же ласково потрепала по плечу. Они тоже отличались вежливостью: благодарили меня, хоть и немного сонно. Двое ребятишек, вероятно, были немыми и лишь кивнули, получив завтрак. Девочка без ног сидела в маленькой тележке на колесах, которую катил один из мальчиков постарше, а другая девочка несла сразу две тарелки, одну – для себя, вторую – для сидевшего с ней рядом безрукого мальчика. Высокая девочка без глаз довольно уверенно шла по комнате, придерживаясь за стену. Кого них, подумала я, никто не возьмет?
Горшок теперь стал много легче, и я сама отнесла его на кухню. Как велела Нина, я наложила себе тарелку каши и съела, сидя у огня, а наевшись, тут же разомлела. Когда Кип вернулся на кухню, я спала на скамейке, привалившись спиной к каменной стене. Он подсел рядом, спугнув мой сон. Сквозь полудрему я чувствовала его тепло и слышала, как он ел, стуча ложкой о тарелку, но окончательно проснулась, лишь когда вошла Нина, гремя посудой.
Всё утро мы трудились на кухне, но на этот раз здесь царила теплая, непринужденная обстановка, и Нина разговорилась с нами о том, о сём. Она не задавала лишних вопросов – видать, всякого наслушалась в таком-то месте, где постоянно появлялись и уходили дети. Мы же слушали ее с жадностью, особенно о том, что творилось в мире. Хотя все Нинины новости так или иначе сводились к детям, отвергнутым своими семьями: младенцев стали бросать раньше, чем отнимали от груди. Одного малыша оставили ночью у порога, и его чуть не придушило висевшей у него на шее сумкой с серебряными монетами. Брошенных детей становилось из года в год всё больше.
