Страна призраков - Гибсон Уильям

– Не хочу вытирать все снова, – нахмурилась кузина.

– А Карлито называл меня и Алехандро словом «chainiki», – сказал ей мужчина. – Оно означает человека невежественного, но готового учиться. Ты знала?

– Нет. – В белой бумажной сеточке Вьянка была похожа на невероятно прелестное и очень опасное дитя. – Я думала, в них только чай заваривают.

– Так выражаются в России, это жаргон хакеров.

– Тебе никогда не казалось, что ты забываешь русский язык? – спросила она по-английски.

Прежде чем он успел ответить, кто-то тихонько постучал в дверь, как полагалось по протоколу. Вьянка легко поднялась с матраса с особой, какой-то змеиной грацией.

– Бродерман, – сообщила она, отстучав полагающийся ответ, и открыла дверь.

– Hola, Viejo [98]. – Вошедший кивнул Тито и снял с головы черную вязаную повязку, гревшую голову вместо теплых наушников.

Его волосы стояли сплошной вертикальной копной с интересным темно-рыжим оттенком – следом работы перекиси водорода. Как говорила Хуана, в этом мужчине кубинская кровь прежде слилась с африканской, а потом уже к ним подмешалась китайская. В последнее время Бродерман еще усиливал это впечатление к собственной выгоде и на пользу своим родным. С точки зрения расы, он был амбивалентен – самый настоящий хамелеон. Его испанская речь свободно скользила между кубинской, сальвадорской и «чиланго» [99] -версиями, а когда он принимался трещать на языке чернокожих американцев, Тито не мог разобрать ни слова. Бродерман был заметно выше него, отличался худощавостью и вытянутым лицом, а еще – постоянной краснотой в глазных белках.

– Llapepi, – кивнул он Вьянке, в шутку переставив буквы в испанском слове papilla (девушка-подросток).

– Hola, Бродерман. Qué se cuenta? [100]

– Все по-старому, – ответил гость, наклоняясь, чтобы поймать и стиснуть ладонь Тито. – А ты у нас герой дня.

– Не люблю ждать, – сказал Тито и встал, чтобы размять затекшие от беспокойства спину и руки.

Голая лампочка над головой, казалось, горела ярче прежнего; Вьянка и ее успела начисто вытереть.

– Зато я видел вашу Систему, братишка. – Бродерман поднял руку с белым пакетом. – Карлито прислал тебе обувь.

На черных туфлях еще сохранились фирменные сине-белые ярлычки «Адидас». Тито присел на корточки у запакованного в мешки матраса и снял старые ботинки. Потом натянул «Адидасы» поверх не очень плотных носков, оторвал ярлычки и, крепко натянув шнурки, завязал их. Поднялся на ноги, покачался, чтобы проверить, удобно ли.

– Модель GSG9, – сообщил Бродерман. – Разрабатывалась для спецподразделений германской полиции.

Тито расставил ноги на ширине плеч, убрал свой «Нано» под майку, набрал в грудь воздуха и сделал сальто назад, едва не задев носками голую лампочку на потолке. Он приземлился в трех футах от места, где только что стоял, и ухмыльнулся Вьянке, но та и не подумала улыбнуться в ответ.

– Схожу куплю еды, – сказала она. – Ты что будешь?

– Все равно, – ответил Тито.

– А я, пожалуй, начну погрузку, – вызвался его кузен, легонько пнув носком ботинка груду черных мешков.

Вьянка передала ему свежую пару хлопчатобумажных перчаток.

– Помочь? – вызвался Тито.

– Не надо. – Бродерман натянул перчатку и погрозил кузену белым пальцем. – Повредишь себе что-нибудь, растянешь, а Карлито нам головы оторвет.

– Он прав, – на полном серьезе поддакнула Вьянка, надевая бейсболку вместо бумажной сеточки. – Так и доиграться можно. Ладно, давай сюда бумажник.

Тито повиновался.

Она достала два документа, оформленных на фамилию, которой чаще всего пользовались в их семье, – Геррера. Adios. [101] А деньги и карточку на метро оставила.

Тито посмотрел на кузена, потом на кузину – и опустился обратно на матрас.

29

Под изоляцией

Лежа в полном облачении на постели, затянутой гостиничным покрывалом, Милгрим думал о новой таблетке. Эзотерический эффект от «Райз» отдаленно напоминал впечатления от поедания исключительно горячего цыпленка, жаренного в сычуаньском стиле с острым соусом.

И не просто горячего, а еще и должным образом приправленного. Настолько, что посетителю приносят блюдце с ломтиками лимона, которые нужно высосать, чтобы немного смягчить последствия ожога. Как давно уже Милгриму не доставалось такой пищи. Он и забыл, когда получал от еды удовольствие. В последнее время мужчина свыкся с китайскими блюдами преувеличенно кантонского направления, вроде той безвкусной мешанины, которую принесли ему в прачечную на Лафайет-стрит, а сейчас вдруг отчетливо вспомнил то удивительное ощущение, когда запиваешь нешуточный ожог от пряностей чашкой холодной воды, и та заполняет рот целиком, но странным манером не касается кожи, как если бы все внутри покрывала серебристая молекулярная мембрана китайской антиматерии, чудо-изоляция из волшебной сказки.

Вот и «Райз» вызывал похожее чувство, только роль холодной воды играло желание быть собой, или быть собой хотя бы в главном, или же просто быть, что на деле сложнее всего. Причем если рецепт погрубее заставил бы выплюнуть воду, то после «Райз» ее хотелось держать и держать во рту, наслаждаясь ощущением серебристой мембраны.

Не открывая глаз, Милгрим почувствовал, как Браун приблизился к незапертой двери между комнатами. И неожиданно услышал собственный голос:

– Любая нация зиждется на своих законах, которые не зависят от внешних условий. Человек, изменяющий принципам в зависимости от обстановки, лишен их вовсе. Нация, изменяющая собственным законам, не имеет их вовсе и по прошествии времени теряет свое лицо.

С этими словами он распахнул веки: разумеется, Браун стоял на пороге с полуразобранным пистолетом в руке. Вечерняя чистка, смазка и проверка оружия превратились для него в ритуал; так по крайней мере казалось Милгриму, который ни разу не видел, чтобы Браун стрелял в кого-нибудь.

– Что ты сказал?

– Неужели мы вправду настолько боимся террористов, что готовы своими руками разрушить основы общества, которые сделали Америку Америкой?

Милгрим слушал себя как бы со стороны, все более проникаясь изумлением. Откуда брались эти мысли? Прежде они не мелькали в его сознании... Ну, может быть, и мелькали, но не в таких лаконичных, отточенных формулировках, против которых, пожалуй, нечего было возразить.

– Какого хре...

– Если да, значит, враг своего добился. Ведь в этом и заключалась его цель, его единственная задача – запугать нас, принудить отказаться от правовых норм. Отсюда и слово – «террорист». Страх перед угрозами заставляет нас подрывать свои же общественные устои.

Браун разинул рот. Потом закрыл его.

– А причиной тому давно известное заблуждение, которое внушает человеку нелепую веру в лотереи. С точки зрения статистки, почти никто и никогда не выигрывает по билетам. Вот и акции террора, с точки зрения статистики, явление практически не существующее.

Милгрим еще не видел, чтобы у Брауна было такое лицо. Мучитель молча кинул на покрывало упаковку с лекарством.

– Доброй ночи, – отстраненно пожелал ему пленник, по-прежнему окутанный непроницаемой серебристой мембраной.

Браун без слов повернулся и медленно ушел к себе, сжимая полуразобранный пистолет.

А Милгрим выбросил правую руку к потолку, вытянув указательный палец и согнув большой; сделал вид, будто стреляет; затем опустил воображаемое оружие обратно. Он даже не знал, что и думать о своей ситуации.

30

След

Коробка со шлемом от «Синего муравья» покоилась на соседнем сиденье. Журналистка ехала в Малибу. Над Беверли-Хиллс ярко светило солнце, однако, пока машина добиралась до моря, небо затянулось солеными тучами и стало похоже на черно-белый снимок.