Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Китаец не смог объяснить, что ему нужно, и принялся самостоятельно искать необходимый ему препарат. Найдя сухой перец, он встряхнул склянку со снадобьем и высыпал щепотку на блюдо.
– Госпожа иметь огонь?
Кремень и кресало у меня нашлись. Сухой перец загорелся в мгновение ока, в каюте запахло специями. Мистер Уиллоби оживился, увидев белый дымок, и сказал:
– Дым от фан-яо идти посланцем к призракам, говорить о рука.
Затем он глубоко вдохнул и своим дыханием разогнал облачко, а также незамедлительно плюнул на культю Иннеса.
– Ты, содомит несчастный! Какого черта ты в меня плюешь?! – взревел Иннес.
– Моя плевать на призрак. – Китаец уже отскочил к двери, но объяснил свои действия довольно вежливо. – Призраки не любить плевок, бояться. Они уходить и не приходить больше.
Молчавшая до сих пор, я коснулась руки Иннеса:
– Вам до сих пор больно?
Задумавшись, он забыл о китайце, а затем удивленно протянул:
– Знаете, вроде бы и нет. – Бросив хмурый взгляд на лекаря-китайца, он пригрозил: – Все равно не будешь у меня плеваться, червяк надутый!
– Нет, моя не плевать больше, – отозвался обиженный мистер Уиллоби. – Теперь плевать твоя – пугать твоя призрак.
Шотландец запустил руку в волосы, не понимая особенностей китайской медицины.
– Черт побери, – бормотал он, натягивая рубаху. – Миссис Фрэзер, лучше уж я буду пить ваш чай, чем вот так плеваться.
Глава 44
Силы природы
– Я олух! – оповестил Джейми, наблюдая за общением влюбленных Фергюса и Марсали, ничего не замечавших вокруг, кроме друг друга.
– Отчего же? – пожелала знать подробности я, хотя, по сути, догадывалась, о чем пойдет речь.
Команда, как едва оперившиеся юнцы, так и старые, но от этого не менее бравые матросы, немало забавлялись, созерцая, как две семейные пары изнывают от желания, но никак не могут его удовлетворить. Таким образом их вынужденное воздержание немного скрашивалось от понимания того, что семейным людям временами тоже приходится несладко.
– С тех пор как мы расстались, я все это время мечтал уложить тебя рядом с тобой и насладиться всем тем, чем может наслаждаться мужчина, находясь рядом с женщиной. А вместо этого я вынужден, подобно юноше, прятаться за перегородками и слушать, не идет ли кто, не могут ли нас услышать, – возмущенно говорил Джейми. – И так уже месяц! А чего стоит Фергюс: он так и ждет, чтобы подловить нас! Черт возьми, что у меня было в голове, когда я соглашался на это!
Он бросил суровый взгляд на парочку, которая обнималась на виду у всех, впрочем, ничуть не нарушая этим уговора.
– Ты относишься к Марсали как отец или хотя бы как отчим. Ведь ей всего пятнадцать. Так что здесь нет ничего удивительного.
– Ну да, так-то оно так. Да только в благодарность за отеческую заботу я теперь не могу коснуться собственной жены, вот какие пироги!
– Ну почему же, – мягко возразила я, – касаться меня можно, отчего нет, – здесь я продемонстрировала эту возможность, лаская ладонь Джейми большим пальцем. – Но вот о чем-то большем, разумеется, речи идти не может. Придется тебе попридержать свою похоть в узде.
Мы честно пытались любить друг друга, сколько это было возможно на корабле под перекрестным огнем взглядов команды и Фергюса, трясясь от смущения и страха, словно в самом деле были парой подростков. «Артемида», конечно, не была предназначена для любовных утех, поэтому нам негде было скрываться, а единственная наша вылазка в трюм, которая могла увенчаться успехом, кончилась бесславно: огромная крыса взобралась на плечо Джейми. Он не стал продолжать начатое, а я впала в истерику.
Джейми бросил быстрый взгляд на мою руку, ласкавшую его, и взял мою ладонь в свою, предварительно тронув меня за запястье. Мы ласкали друг друга постоянно, но это, конечно, был плохой способ удовлетворить желание, поскольку он разочаровывал нас и только распалял еще больше.
– Хорошо, могу сказать в свою защиту, что я руководствовался благими намерениями, – улыбаясь, шуточно оправдывался Джейми.
– О да. Тебе известно, куда они ведут?
– Кто, намерения?
Я попыталась сдержать себя, чтобы меньше чувствовать его жгучее прикосновение к запястью. Недаром мистер Уиллоби придавал такое значение науке воздействия на различные точки на теле человека.
– Ну да. Говорят, что они ведут в ад.
Я сделала попытку высвободить свою ладонь из лапищи Джейми, но мне это не удалось: удерживая меня, он смотрел, как Фергюс смешит Марсали, щекоча пером альбатроса у ней под подбородком.
– Ты права, англичаночка. Я ведь хотел, чтобы Марсали хорошенько подумала, нужен ли ей французишка, да и вообще – хочет она замуж или нет. Все еще можно отмотать назад, пока не поздно. А что в итоге? Желая поступить как лучше, я получил только то, что лежу ночами без сна, гоня мысли о тебе и слыша, как Фергюс хочет Марсали. А с утра я должен краснеть при виде матросских ухмылок, которые они прячут в бороды!
Поскольку мимо как раз проходил юнга Мейтленд и хотя у него не было бороды, бедняга представлял сейчас всю команду, ему-то Джейми и послал испепеляющий взгляд, заставивший мальца бежать что есть духу.
– Погоди, что ты хочешь этим сказать? Что значит «слыша»? Как ты можешь слышать, если человек не возится и не стонет?
Мой вопрос смутил шотландца.
– Ну… – протянул Джейми. – Как бы тебе объяснить, чтобы ты поняла? – Нос его покраснел от резкого ветра. Или не только от него? – Ты можешь приблизительно представить, что делают мужчины в тюрьме, когда им хочется любить женщину?
– Да уж представляю, – бросила я.
Интересно начался наш разговор об Ардсмьюире. Что-то я не особо чувствовала интерес к этому деликатному моменту жизни узников.
– Могу догадаться, что ты вообразила. Но отчасти ты права: заключенные, желающие женщину, должны выбирать, спать ли им друг с другом, удовлетворять свои потребности самим либо сойти с ума.
Он прервал излияния и посмотрел в морскую даль, затем покосился на меня.
– Англичаночка, как ты считаешь, я сумасшедший?
– Преимущественно нет, но вообще да, – призналась я.
Джейми издал короткий смешок, похожий на фырканье, и погасил улыбку.
– Я думал, что есть граница человеческого терпения, за которой начинается безумие. Временами мне казалось, что это лучшее, что могло произойти со мной в тюрьме. Содомитом я не стал, да ты уже, верно, догадалась.
– Представляю, каково же тебе было.
Многие мужчины ни за что бы не пошли на такое, чувствуя непреодолимое отвращение и страх при мысли об использовании другого мужчины, но в исключительных обстоятельствах, возможно, согласились бы, не имея другого выхода. Джейми был не из них. В тюрьме Джека Рэндолла он пережил такое, что лучше было бы сойти с ума, нежели стать содомитом.
Переведя взгляд с морской глади на свои руки, державшиеся за борт, Джейми глухо проговорил:
– Я обещал Дженни не сопротивляться, но не смог. Когда солдаты схватили меня, я отчаянно противился им. Она так боялась, чтобы меня не убили при попытке бегства или при аресте, а я не смог отдать себя задешево, хоть сам заварил эту кашу.
Правая рука была повреждена, и, сжимая ее, Джейми показал, что безымянный палец не сгибается вовсе из-за сломанного второго сустава, даже если пальцы собраны в кулак. Средний палец хранил шрам, тянущийся на две фаланги.
– В третий раз он сломался о челюсть драгуна, – сказал Джейми, качая безымянным. – При Каллодене был второй перелом. Но это мелочь, то, что я был закован с ног до головы, было гораздо серьезнее.
– Да уж.
Думаю, любой человек, а не только я, жена Джейми, почувствовал бы горечь и боль при мысли о том, что человек, полный жгучего желания жить и любить, вынужден влачить жалкое существование в тюрьме, будучи беспомощным узником, подчиняясь чужой воле.
– Понимаешь, они контролируют нас всецело, там нет места, чтобы уединиться. Это много хуже, нежели быть закованным. Денно и нощно мы предстаем их взорам, словно голые на улице. Забыться можно только во сне, но какое жестокое пробуждение ожидает уснувшего! Они не влезли разве что в наши головы, но очень хотели бы это проделать.
Джейми хмыкнул и поправил волосы.
– Только ночь может подарить узнику хоть немного места. Сидя в темноте, ты не существуешь для них, если только они не влезут к тебе со свечой, понятное дело. Ты можешь глубже уйти в свои мысли, чуточку спрятаться от этого всего.
В маленьких камерах все равно было холодно, так что заключенные сидели, касаясь друг друга спинами и плечами. Не было ничего, что могло бы защитить их, разве что потемки, царившие до прихода стражника со свечой.
– Больше года я сидел закованный, словно привязанная для убоя свинья! Вот так, – он развел руки, чтобы расстояние между ними составляло восемнадцать дюймов, и резко остановился, – ни дюймом больше, ни дюймом меньше. Цепи звенели при любом движении…
