Морган Райс - Первая Арена. Охотники за головами
На самом же деле ей нужен огонь. Я стараюсь не растапливать камин: это большой риск, ведь дым и запах ясно указывают на наше убежище охотникам за головами. Однако сегодня я сделаю ей сюрприз и разожгу огонь хотя бы ненадолго. Бри грезит огнём и это её воодушевит. А если бы мне ещё удалось раздобыть немного еды – хотя бы одного кролика – она бы точно выздоровела. И не только физически. Я заметила, что последнее время она начала терять надежду – это ясно читается в ее глазах – а мне нужно, чтобы она оставалась сильной. Я не буду просто сидеть и смотреть, как она угасает, как это делала мама.
Новый порыв ветра больно хлещет меня по щеке, на этот раз такой долгий и яростный, что мне приходится опустить голову и ждать, пока он не прекратится. В ушах стоит рев ветра, и я бы всё отдала за зимнюю куртку. Сейчас на мне надета лишь рваная толстовка, найденная несколько лет назад на обочине. Она, должно быть, мужская, но это хорошо, ведь рукава достаточно длинные, чтобы закрыть мои руки, и почти заменяют перчатки. Наверное, прежний ее владелец был высок, ведь и я совсем не низкая, а скорее среднего роста. Иногда я думаю, как он относится к тому, что я ношу его одежду. Но потом я осознаю, что он скорее всего мертв. Как и все остальные.
Мои штаны ненамного лучше. Как это ни грустно, но я все еще донашиваю те, в которых была, когда мы бежали из города несколько лет назад. Если есть что-то, о чем я жалею, так это то, что мы бежали в такой спешке. Наверное, я думала, что найду одежду здесь, что где-то еще могут быть магазины или вообще надеялась на Армию Спасения. Это было глупо: конечно же, все магазины с одеждой разграбили давным-давно. Как будто мир, в котором есть все, за одну ночь превратился в мир, в котором царит пустота. Мне все же удалось найти кое-какую одежду, которая валялась в комоде в папином доме. Её я отдала Бри. Я была рада, что хотя бы термобелье и носки папы будут греть её.
Ветер наконец прекращается. Я поднимаю голову и тороплюсь вперед, пока меня не настиг новый порыв. До плато я добегаю почти в два раза быстрее, чем обычно.
Наконец я достигаю вершины со сбитым дыханием и горящими от боли ногами и медленно оглядываюсь. Лес здесь не такой густой, а невдалеке виднеется небольшое горное озеро. Оно замерзшее, как и все вокруг, а отражающиеся от него солнечные лучи слепят мне глаза.
Первым делом я проверяю свою удочку, которую я оставила здесь за день до этого, закрепив между двумя валунами. Она торчит над озером, а длинная леска свисает с нее в маленькое отверстие во льду. Если удочка согнута – значит у нас с Бри сегодня есть ужин. Я быстро прохожу между деревьев по снегу и бросаю взгляд на удочку.
Она прямая. Разумеется…
Сердце у меня обрывается. Я задумываюсь, не пройти ли по льду, чтобы своим маленьким топориком прорубить в нём ещё одну лунку. Но я прекрасно понимаю, что никакой разницы между двумя лунками не будет. Проблема не в расположении лунки – проблема в самом озере. Земля слишком замерзла и я не могу накопать червей, да я даже и не знаю, где их искать. Из меня никудышный охотник и зверолов. Если бы я знала, что окажусь здесь, я бы провела все свое детство в школе выживания. Однако этого не случилось и я считаю себя бесполезной практически во всем. Я не знаю, как ставить ловушки, а на мою леску едва ли можно что-нибудь поймать.
Даже то единственное умение, в котором я, дочь своего отца, дочь морского пехотинца, хороша – умение драться, здесь совершенно бесполезно. Я беспомощна против представителей царства животных, справиться я могу только с двуногими. С самого детства, нравилось мне это или нет, папа настаивал на том, чтобы я была «его дочкой» и гордилась этим. Он хотел, чтобы я стала ему сыном, которого у него никогда не было. Он водил меня на бокс, борьбу, бои без правил… Он давал мне бесконечные уроки по использованию ножа, учил стрелять из ружья, находить болевые точки на теле человека, обучал искусству «грязной» драки. Больше всего он настаивал на том, чтобы я была упорной, никогда не показывала страха и никогда не плакала.
По иронии судьбы, за всю жизнь мне ни разу не представился случай использовать хотя бы что-то из того, чему он учил меня, а здесь, при полном отсутствии людей, эти знания не могут быть более бесполезными. Что мне действительно нужно, так это знать, как добывать еду, а не как бить кого-то. Если мне и встретится кто-нибудь, я не буду с ним драться, а попрошу о помощи.
Я мучительно размышляю и наконец вспоминаю, что здесь есть еще одно озеро поменьше – я видела его однажды, когда забиралась летом высоко в горы в поисках приключений. Чтобы добраться до этого озерца, нужно еще около полукилометра карабкаться вверх, и я не пыталась забраться туда с тех самых пор.
Я смотрю наверх и вздыхаю. Солнце уже заходит, мрачный зимний закат отливает красным, а я уже ослабла, устала и замерзла. Для того, чтобы вернуться назад, мне придется собрать все силы, поэтому лезть еще дальше – последнее, чего бы я хотела. Однако тихий внутренний голос гонит меня наверх. Последние несколько дней, чем больше времени я провожу в одиночестве, тем громче становится голос папы в моей голове. Я негодую и пытаюсь заглушить его, но ничего не получается.
Хватит ныть, давай соберись, Мур!
Папа всегда любил называть меня моим вторым именем. Мур. Меня это раздражало, но он об этом мало заботился.
Если я сейчас пойду назад, Бри сегодня вечером будет нечего есть. Это озеро наверху – лучшее, что я могу придумать, это наш единственный потенциальный источник пищи. К тому же я хочу развести огонь для Бри, а все дерево здесь сырое. Выше в горах ветер дует сильнее и, возможно, там найдутся ветки достаточно сухие, чтобы их можно было разжечь. Посмотрев еще раз на гору, я решаю, что надо лезть. Я опускаю голову и начинаю взбираться, прихватив с собой удочку.
Каждый шаг доставляет мне страдания, миллионы острых иголок пульсируют в моих ногах, ледяной воздух обжигает легкие. Ветер усиливается и снег хлещет как наждачная бумага по моему лицу. Птицы каркают где-то высоко, как будто потешаясь надо мной. Я выхожу на следующее плато как раз в тот момент, когда понимаю, что не смогу сделать больше ни шага.
Расположенное так высоко над землей, это плато отличается от других: здесь густо растут сосны и дальше, чем на три метра, ничего не видно. Сквозь их густые кроны не просвечивает небо, а снег под деревьями покрыт зелеными иголками. А еще мощные стволы останавливают ветер. Кажется, что я вошла в маленькое потаённое королевство, скрытое от всего мира.
Я останавливаюсь и бросаю взгляд в просвет между деревьями: вид просто потрясающий. Я всегда думала, что из папиного дома, расположенного на середине горного склона, открывается прекрасный вид, но здесь, на вершине, он просто бесподобен. Горные пики возвышаются во всех направлениях, а между ними вдалеке можно разглядеть блестящую реку Гудзон. Я вижу извилистые дороги, прорезающие горы, – удивительно, но они еще целы. Вероятно, потому, что здесь очень мало людей. На самом деле, я ещё ни разу не видела автомашину или другой транспорт. Несмотря на снег, дороги чистые; крутое шоссе с резкими поворотами открыто солнцу и большая часть снега на нём растаяла.
Внезапно я забеспокоилась. Я предпочитаю, когда дороги покрыты снегом и непроходимы для транспорта, ведь большая часть тех, у кого ещё есть машины и топливо в наше время, это безжалостные охотники за головами, работающие за вознаграждение, чтобы питать Первую Арену. Они патрулируют повсюду, разыскивая людей, похищают их и делают рабами Арены. Там, насколько я знаю, их заставляют драться до смерти просто для развлечения.
Бри и мне пока везет. Нам не попадались охотники все эти годы, что мы были здесь, но, наверное, лишь потому, что мы забрались так высоко и далеко. Лишь однажды я слышала высокий звук мотора их машины вдалеке, на том берегу реки. Я знаю, что они рыщут там. И я не рискую, я делаю всё, чтобы не светиться, развожу огонь лишь тогда, когда это действительно необходимо, и тщательно присматриваю за Бри. Чаще всего я беру её с собой на охоту – я и сегодня взяла бы её, не будь она так больна.
Я возвращаюсь к плато и смотрю на маленькое озерцо. Покрытое толстым слоем льда, сверкающего в закатном солнце, оно похоже на затерявшуюся в роще драгоценность. Я подхожу к нему и делаю несколько пробных шагов по льду, чтобы убедиться, что он не треснет. Когда я понимаю, что лед прочный, я прохожу еще дальше. Нахожу подходящее место, снимаю маленький топорик с пояса и делаю несколько мощных ударов по льду. Появляется трещина. Я достаю нож, сажусь на колено, с силой бью ножом прямо в центр трещины, затем работаю ножом, расширяя лунку до размера, достаточно большого, чтобы вытащить рыбу.
Подскальзываясь, я спешу назад к берегу, где закрепляю удочку между двумя сучьями, распутываю леску и, вернувшись назад, опускаю ее в лунку. Я дергаю за нее несколько раз, надеясь, что блеск металлического крючка привлечет какую-нибудь живность подо льдом. Но я не могу отделаться от ощущения, что все усилия мои тщетны, а все, что когда-либо жило в этих горных озерах, умерло много лет назад.
