Огненный бассейн (Сборник фантастических романов) - Кристофер Джон

Это было второе испытание: заперта ли кабина? Папа повернул ручку — дверь открылась. Когда помощник повернулся, папа протиснулся внутрь, а я вслед за ним перекрыл дверь. Папа достал из кармана пистолет Марты и сказал:

— Беру на себя руководство. Делайте как я говорю, и никто не пострадает.

Я боялся — на мгновение даже был уверен, — что ничего не получится. Обычно угонщики — чокнутые, а экипаж здоров; на этот раз все наоборот. Под шапкой пилот будет делать не то, что считает правильным, а то, что прикажет ему трипод. Если трипод захочет, чтобы он разбил самолет с ним самим и сорока пассажирами на борту, пилот не будет колебаться.

Оба летчика смотрели на пистолет. Пилот сказал:

— Чего вы хотите?

— Курс на Женеву.

Он колебался, казалось, долгое время. Наша надежда была на то, что он, увидев наши шапки, не подумает, что мы против триподов. Наконец он пожал плечами:

— Ладно. Пусть будет Женева.

7

Пилот Майкл Харди воспринял угол легче, чем я ожидал. Он спросил папу, почему тот хочет лететь в Женеву, и папа ответил, что его жена в Швейцарии, а полеты запрещены. Мне это показалось нелепой причиной, но Харди воспринял ее как должное. Я решил, что одно из общих воздействий шапки заключается в том, что люди перестают быть любопытными. Стюардессы и пассажиры, казалось, вообще не беспокоятся из-за происходящего. Шапка, вероятно, действовала и как транквилизатор.

Насколько беззаботен пилот, выяснилось, когда он ввел данные нового курса в компьютер.

Он зевнул и сказал:

— Тютелька в тютельку.

Папа спросил:

— Что это значит?

— Топливо. До Женевы хватит, но ни грамма для отклонений. Будем надеяться, что с погодой повезет.

Одна из стюардесс принесла нам кофе, и пока мы пили, пилот разговаривал. Он сказал, что всегда хотел летать; школьником он жил у аэропорта Гэтуик и все свободное время смотрел на самолеты. До последнего времени он рассматривал свою работу как промежуточный этап — ему хотелось водить большие трансатлантические самолеты.

Жуя бисквит, он заметил:

— Теперь мне смешно, когда я об этом думаю. К чему беспокоиться?

Папа спросил:

— Вам теперь хватает местных линий?

Харди помолчал перед ответом.

— Я провел несколько лет, перевозя по небу людей со скоростью сотни миль в час. А зачем? Они не менее счастливы у себя — даже более. У моей жены доля в ферме, и я думаю, что лучше помогать ей, чем летать. Людям не нужны самолеты, да и машины и поезда тоже. Знаете, что бы я предпочел? Лошадь и двуколку. Вот это мне действительно нравится.

В середине полета он еще раз сверился с компьютером и выяснил, что запас топлива еще меньше, чем казалось.

— Рискованное дело, — сказал он спокойно. — Лучше было бы в Париж.

Папа ответил не сразу. Может, он ждал, что Харди что-нибудь добавит или прояснит ситуацию. Женева означала для него Ильзу и для всех нас — спасение от триподов. Но это означало также поставить под угрозу жизнь всех в самолете.

— Летим в Женеву, — сказал он наконец.

Харди кивнул:

— Пусть будет Женева. Надеюсь, встречный ветер не станет сильнее.

Больше ничего не было сказано. Я вспоминал все фильмы о катастрофах самолетов, которые видел. Однажды у Энди его мать говорила о том, что боится летать — она никуда не поедет, если нужно лететь в самолете. Я считал тогда это глупым, но сейчас мне так не казалось. Мы сидим в металлической трубе в милях над землей, и если горючее кончится, наши шансы на выживание почти равны нулю. Я представил себе, как секунда за секундой пустеют баки с бензином, и почувствовал, что потею.

Я думал также о том, что говорил Харди о своих чувствах. Он казался счастливым. И если триподы на самом деле несут мир, может, это хорошо? Люди будут любить друг друга; может, они перестанут думать только о себе и нескольких близких, а будут думать обо всех.

В лунном свете видны были покрытые снегом горы, Харди начал подготовку к посадке. Дела это не улучшило; наоборот, если только возможно, стало еще хуже. Когда пилот выпустил шасси, один из двигателей закашлял, потом снова заработал и наконец совсем смолк. Я почувствовал настоящий ужас. Закрыл глаза, когда впереди показались посадочные огни, и не открывал их до тех пор, пока колеса не коснулись посадочной полосы. И неожиданно от облегчения ощутил сильную слабость.

Харди привел самолет на стоянку вблизи вокзала, и теперь я начал беспокоиться о другом. Администрация аэропорта знала об угоне, конечно, но я не представлял себе, какова будет ее реакция. Все переговоры с землей касались только посадки. Казалось, прошло очень много времени, но тут двери раскрылись, и нам приказали высаживаться. Я видел, как папа нервно жует губу.

Я подумал, что нас отделят от экипажа и остальных пассажиров, но после того как папа отдал пистолет Марты, нас всех провели через зал прибытия в небольшое помещение, где находились солдаты с автоматами.

Старший офицер сказал:

— Пожалуйста, снимите шапки с голов.

Капитан Харди ответил:

— Это невозможно.

— Немедленно!

Харди сказал:

— Прошу разрешения заправиться и вылететь с пассажирами из Женевы.

— В разрешении отказано. Снимайте шапки.

Мы четверо сняли шлемы с голов, но никто из остальных не шевельнулся. Офицер отдал резкий приказ на немецком, и двое солдат приблизились к Харди.

Он попятился при их приближении и крикнул офицеру:

— Вы не имеете права трогать нас! Позвольте нам заправиться и улететь.

Офицер не обратил на это внимания, а солдаты продолжали приближаться. Викарий, говоривший с Мартой на Гернси, стоял поблизости.

Он вытянул руки и сказал:

— Мы принесли вам мир. Опустите оружие и примите благословение. — И провел три вертикальные полосы правой рукой. — Во имя трипода.

Когда солдаты схватили его за руки, Харди как будто сошел с ума: он вырвался, ударив при этом солдата в лицо. Остальные пассажиры с криками устремились вперед.

Сквозь шум я расслышал голос Марты:

— Быстро! Сюда…

Мы бросились к двери, через которую вошли. Два солдата подняли автоматы. Папа сказал:

— Мы не в шапках. Посмотрите.

И он швырнул свою шапку на землю; солдаты не опустили оружие. Сзади поверх криков послышался выстрел, а затем автоматная очередь. Оглянувшись, я увидел двух пассажиров на полу. Одним из них был капитан Харди, из раны на его шее струилась кровь.

Все быстро кончилось. Остальные пассажиры замолчали и тупо смотрели на солдат. Двое солдат взяли за руки пожилого пассажира лет шестидесяти и отвели его в сторону. Как только один из солдат потянул с него шапку, пассажир закричал и продолжал кричать, когда солдаты перешли к следующему. Шум был ужасный и становился все страшнее, по мере того как солдаты снимали шапки одну за другой. Пассажиры не сопротивлялись, но походили на животных, которых пытают.

Офицер подошел к нам.

— Вас отведут в комнату для допросов. — Голос у него был холодный. — Подчиняйтесь приказам.

Папа сказал:

— Мы повредили наши шапки, они не действуют. Мы не под влиянием триподов.

Резкий голос не изменился.

— Подчиняйтесь приказам.

Нас допрашивали порознь и подолгу. Потом дали поесть и отвели в гостиницу на ночлег. Папа попросил разрешения позвонить по телефону Ильзе, но ему отказали. В спальне, которую делили мы с Энди, был телефон, но его отсоединили.

На следующее утро папу и Марту опять допрашивали, после чего нас принял сдержанный маленький человек с черной бородой, который сказал, что нам дано разрешение остаться в стране на семь дней. Мы можем отправиться в Фермор, но, прибыв туда, должны немедленно сообщить в полицию. Он протянул нам лист бумаги — разрешение.

Папа спросил:

— А после семи дней?

— Вопрос будет снова рассматриваться. Вы иностранцы и проникли в нашу страну незаконно. Вас вернут в Англию, как только возобновятся полеты. Должен предупредить вас, что любое неповиновение приказам полиции вызовет немедленную депортацию в любую страну, которая вас примет.