Джо Хилл - Страна Рождества
Мужчины, подумала она, — это одно из немногих надежных удобств в этом мире: как огонь в холодную октябрьскую ночь, как какао, как растоптанные тапочки. Их неуклюжие знаки внимания, их щетинистые лица и их готовность сделать, что нужно — приготовить омлет, заменить перегоревшую лампочку, обниматься, — иногда превращали пребывание женщиной чуть ли не во благо.
Она хотела бы не так отчетливо осознавать огромную пропасть между тем, как ценили ее мужчины в ее жизни, и своей подлинной ценностью. Она, ей казалось, всегда просила и ожидала слишком многого, а давала слишком мало. У нее словно бы имелось извращенное побуждение заставить всякого, кто заботится о ней, пожалеть об этом, побуждение найти что-то такое, что будет больше всего приводить их в ужас, а потом проделывать это, пока им не придется бежать от нее ради самосохранения.
В левом глазу было такое чувство, словно там медленно поворачивался большой винт, все крепче и крепче закручиваясь в свою гайку.
На протяжении десятка шагов ее левое колено отказывалось сгибаться. Потом, на полпути через задний двор, оно вдруг сложилось, и она упала на него. Казалось, это Мэнкс сокрушил его своим молотом.
Ее отец и Лу выскочили из двери и поспешили к ней. Она махнула им рукой — мол, не волнуйтесь, я в порядке. Но обнаружила, что не может подняться. Теперь, когда она стояла на одном колене, нога не желала разгибаться.
Отец обхватил ее рукой за талию. Другую руку он прижал к ее щеке.
— Ты горишь, — сказал отец. — Господи, женщина. Давай-ка затащим тебя в дом.
Он взял ее под одну руку, Лу — под другую, и они подняли ее на ноги. Она на мгновение прислонилась головой к Лу и глубоко вздохнула. Его круглое, покрытое седой щетиной лицо было бледным, лоснящимся от влаги, бусинки дождевой воды покрывали весь его лысый череп. Не в первый раз в жизни она подумала, что он упустил свой век и свою страну: он был бы чудесным маленьким Джоном и совершенно непринужденно рыбачил бы в Шервудском лесу.
«Я была бы так рада за тебя, — подумала она, — если бы ты встретил женщину, достойную твоей любви, Лу Кармоди».
Отец шел с другой стороны, обнимая ее за талию. В темноте, вдали от своего маленького бревенчатого дома, он был таким же, каким был, когда она была ребенком… тем, кто шутил с ней, когда бинтовал ее царапины, и кто катал ее на заднем сиденье своего «Харлея». Но как только он вступил в свет, лившийся из открытой задней двери, она увидела человека с белыми волосами и с лицом, ставшим изможденным от возраста. У него были достойные сожаления усы и грубоватая кожа — кожа неисправимого курильщика — с глубокими морщинами на щеках. Джинсы у него были свободные, мешковатые для его несуществующей задницы и тощих, как у трубочиста, ног.
— Что это за мочалка у тебя под носом, папа? — спросила она.
Он искоса бросил на нее удивленный взгляд, затем покачал головой. Открыл и закрыл рот. Снова покачал головой.
Ни Лу, ни отец не хотели отпускать ее, так что им пришлось повернуться боком, чтобы протиснуться в дверь. Крис вошел первым и помог ей переступить порог.
Они остановились в задней прихожей, по одну сторону которой стояли стиральная машина и сушилка, а по другую — висели полки с кое-какими припасами. Отец снова посмотрел на нее.
— Ох, Вик, — сказал он. — Что же, во имя Господа, с тобой сталось?
И он шокировал ее, залившись слезами.
Это был шумный, задыхающийся, некрасивый плач, от которого сотрясались его худые плечи. Он плакал с открытым ртом, и она видела металлические пломбы в его задних зубах. Она сама чуть не плакала, не могла поверить, что выглядит еще хуже, чем он. Ей казалось, что в последний раз она видела его совсем недавно — вроде как на прошлой неделе, — и он был бодрым, гибким, ко всему готовым, со спокойными светлыми глазами, по которым было видно, что он ни от чего не побежит. Хотя он бежал. И что с того? Она сама поступала ничуть не лучше. Во многих отношениях она, вероятно, поступала хуже.
— Тебе надо бы увидеть еще одного парня, — сказала она.
Отец издал сдавленный звук, находившийся на полпути между рыданием и смехом.
Лу выглянул наружу через сетчатую дверь. В ночи пахло комарами — их запах немного походил на оголенный провод, немного на дождь.
— Мы услышали шум, — сказал Лу. — Вроде взрыва.
— Я подумал, это обратная вспышка. Или выстрел из пистолета, — сказал отец. Слезы текли по его кожистым щекам, висели драгоценными камнями в его густых, окрашенных табаком усах. Ему не хватало золотой звезды на груди и пары кольтов.
— Это был твой мост? — спросил Лу. Голос у него был мягким и осторожным от удивления. — Ты только что по нему проехала?
— Да, — сказала она. — Только что.
Они провели ее в маленькую кухню. Там горела всего одна лампа, плошка дымчатого стекла, висевшая над столом. Помещение было аккуратно прибранным, словно кухня в дизайнерской рекламе. Единственными признаками того, что здесь кто-то обитал, были окурки, раздавленные в янтарной пепельнице, и сигаретный дым, висевший в воздухе. И АНФО.
Взрывчатка АНФО лежала на столе в расстегнутом школьном рюкзаке — множество двадцатикилограммовых пакетов. Скользкий белый пластик покрывали предупреждающие надписи. Упаковки были плотными и гладкими. Каждая из них была размером с буханку хлеба. Вик знала, что они будут тяжелыми, как мешки с несмешанным бетоном.
Они усадили ее на стул вишневого дерева. Она вытянула левую ногу. Она ощущала жирный пот у себя на лбу и на щеках, который невозможно было стереть. Свет над столом был слишком ярким. Находясь рядом с ним, она чувствовала, словно кто-то осторожно проталкивает заточенный карандаш ей в левый глаз и дальше, в мозг.
— Нельзя ли выключить свет? — спросила она.
Лу нашел выключатель, щелкнул им, и в кухне стало темно. Где-то дальше по коридору горела другая лампа, излучая коричневатый свет. Против нее она так сильно не возражала.
В ночи снаружи пульсировали квакши, и этот звук навевал Вик мысль о прерывисто гудящем электрическом генераторе.
— Я заставила его исчезнуть, — сказала она. — Мост. Чтобы никто не мог по нему за мной последовать. Вот… вот почему я так разогрелась. За последние два дня я проезжала по нему несколько раз. Из-за этого у меня небольшой жар. Но все в порядке. Это ничего.
Лу опустился на стул напротив нее. Дерево скрипнуло. Сидя за маленьким деревянным столом, он выглядел смешно, словно медведь в юбке.
Ее отец прислонился к кухонному столу, скрестив руки на худой и впалой груди. Темнота, подумала она, принесла облегчение им обоим. В ней они оба стали тенями, и он снова мог быть самим собой, человеком, который сидел в ее спальне, когда она болела, и рассказывал ей о местах, куда ездил на своем мотоцикле, о передрягах, в которых оказывался. Она же могла быть той девочкой, которой была, когда они жили в одном доме, которую он очень любил, по которой очень сильно скучал — и с которой у нее было так мало общего.
— У тебя бывало такое, когда ты была маленькой, — сказал отец, чьи мысли, возможно, шли в том же направлении. — Ты возвращалась домой после поездки на байке, обычно что-нибудь с собой привозя. Потерянную куклу. Потерянный браслет. И у тебя бывал небольшой жар, и ты рассказывала всякие небылицы. Мы с твоей мамой все время об этом говорили. О том, куда ты ездишь. Мы думали, что у тебя, может, руки чешутся, что ты — э-э — одалживаешь вещи, а потом возвращаешь их, когда другие замечают их пропажу.
— Ты так не думал, — сказала она. — Ты не думал, что я ворую.
— Верно. Это, в основном, было теорией твоей матери.
— А у тебя какая была теория?
— Что байк для тебя вроде как волшебная лоза. Знаешь, что это такое? Старожилы в здешних краях берут ветку тиса или орешника и носят ее там и сям в поисках подпочвенной воды. Звучит глупо, но там, где я вырос, не выкопали ни колодца, не посоветовавшись перед тем с лозоискателем.
— Ты не далек от истины. Помнишь «Короткий путь»?
Он опустил голову, задумавшись. В профиль он выглядел почти так же, как в тридцать лет.
— Крытый мост, — сказал он. — Ты и другие дети подбивали друг друга переходить через него. Это меня бесило. У него был такой вид, словно он вот-вот упадет в реку. Его снесли. Кажется, в 1985-м?
— Да. Только вот для меня он так и не рухнул. Когда мне надо было что-то найти, я могла поехать в лес, и он появлялся снова, я могла проехать по нему к любой потерявшейся вещи. В детстве я ездила по нему на «Роли». Помнишь велосипед, который ты подарил мне на день рождения?
— Он для тебя был слишком велик, — сказал он.
— А я подросла. Как ты и говорил. — Она сделала паузу, потом кивнула в сторону сетчатой двери. — Теперь у меня «Триумф», стоит там. В следующий раз я поеду по мосту «Короткого пути», чтобы встретиться с Чарли Мэнксом. Это он забрал Уэйна.
