А.Р. Морлен - Сборник — Финт хвостом
Ибо гроза бесновалась в небе, как дикий зверь — может быть, даже как гневный Бог, которому служил священник, Бог свирепый и безрассудный, Бог ревнивый и злобный.
Кот на башне снова пошел по кругу в своем бесконечном походе, вращая жернов, но теперь он смотрел в небо — подставив морду дождю, который он сам же и вызвал, и его шерсть промокла насквозь и сделалась черной, как сажа.
А потом с неба сорвалась молния и ударила в башню как хлыст из огня. Ослепительно синий огонь высветил из темноты каменные тела горгулий. Вот — существо, похожее на медведя, но со змеиным хвостом. Вот — существо, похожее на человека в маске куницы. И самым последним молния высветила гибкое крылатое существо с кошачьей головой.
Гром прокатился по небу, как мягкий гигантский мяч. Вспышки молний поблекли. Дождь почти перестал, сменившись прохладной изморосью.
Ночь опять стала тихой и темной. А наверху, в церковной башне, кот шел по кругу в своем бесконечном походе, вращая жернов, он был весь мокрый, он едва не задохнулся в плотном дожде, но теперь его глаза были синими-синими, как сапфиры.
Сегодня он перемолол очень большую беду, ибо звук перемола был глухим и протяжным.
И вдруг раздался еще один странный звук — тоже скрежет камня о камень, но не от жернова, нет. Это гранитная фигура, омытая светом от молнии, протянула вперед длинную руку, где вместо кисти была звериная лапа. Потом зашевелилась вторая, третья... и наконец, раздался влажный плеск, как будто пригоршню мелких камушков бросили в пруд. Это горгулья с кошачьей головой расправила мокрые крылья.
Она сошла со своего постамента, горгулья, и заговорила с котом, привязанным к колдовскому жернову:
— Ты останешься здесь? — сказала она. — Или пойдешь со мной?
— А кто ты? — спросил ее кот, тоже на языке кошек, на котором к нему обратилась горгулья.
— Я, — сказала горгулья, — ангел-хранитель кошачьего племени.
— Ты такая красивая, — сказал кот.
— Ты тоже очень красивый.
Потом ангел-горгулья нагнулась и перекусила заколдованную веревку своими крепкими каменными зубами, и взяла кота на руки, и поднялась в темное небо — все выше и выше, — туда, где искрились звезды, и выше звезд. Она взяла его прямо в рай для кошачьего племени. Есть и такое место на небесах. У всех тварей земных есть свой рай.
А священник спокойно спал и не чуял беды. Мир не замер на месте. Остановился лишь каменный жернов на башне.
Однако как только священник проснулся, он сразу же понял, что что-то случилось — что-то непоправимое и ужасное. Он больше не слышал звука, который давно стал привычным, как собственное дыхание. Он больше не слышал скрипа жернова.
Сперва он подумал, что, может, поблизости нет беды и жернову нечего перемалывать — но жернов крутился всегда. Так что священник встал, облачился в одежды и поднялся на башню своей оскверненной церкви. Он вышел на крышу, и он увидел.
Кот пропал. Колесо остановилось. А внизу — перед церковью — собралась толпа.
Там была старость с гнилыми зубами и седой головой, и она улыбалась. Там была неудача с острыми когтями и болезнь с ее иглами и вонючими снадобьями. А у них за спиной стояла сумрачная фигура, у которой не было лица.
Священник закричал. И побежал прочь из башни, но на лестнице он упал и сломал ногу. Он лежал у подножия лестницы в башню и выл дурным голосом.
И все его тело покрылось язвами и гноящимися нарывами, он истекал потом и трясся в лихорадке, сопли изливались из носа сплошным потоком, губы сочились кровью. Его черные волосы вмиг побелели и выпали. Лицо покрылось морщинами, словно по нему прошелся невидимый плуг. И на вспаханном поле были посеяны семена смерти, и смерть пришла собрать урожай.
Все утро смерть простояла над корчащимся священником, а он плакал, кричал и пытался уползти, но не мог, и солнечный свет лежал желтыми пятнами на холодных камнях.
И когда солнце поднялось до высшей точки, смерть прикоснулась к священнику. И тот забился в конвульсиях, и выгнулся дугой, так что пятки едва не коснулись затылка, и его хребет переломился посередине. Из его живота и срамного места посыпались змеи, а из глаз — длинные безглазые черви. Его тело растаяло и расплылось, так что осталась только вонючая лужа. Но жаркое солнце быстро высушило ее.
В следующее воскресенье в церкви не было ни души. Слух уже разошелся по краю. Три времени года сменилось, прежде чем люди решились пойти посмотреть. Но в церкви уже не осталось следов — только черный подтек на полу у алтаря.
Люди разрушили церковь до основания, и посадили в том месте деревья, и там выросла целая роща — но это было уже потом, когда все забыли и про священника, и про каменный скрежет перемола.
Небо уже окрасилось лучами рассвета — такими ласковыми и желтыми, — и Аннасин с Марисет посмотрели в глаза Стреле, своему господину.
— А зачем эта сказка? — спросила Аннасин.
— Чтобы вы поняли, — сказал Стрела, — что избежать мести возможно, но чаще всего месть все равно совершается.
Облака были совсем золотыми и курчавыми, как руно. Каким красивым был этот край накануне весны — горная страна у самой вершины мира. Даже горы сияли в лучах рассвета, а водопад был как жидкий хрусталь.
Они умылись и спустились чуть ниже по склону холма — к тому месту, откуда было видно деревню.
Там все уже встали, хотя час был ранний. Люди суетились на площади перед церковью — таскали охапки хвороста и дров, туда же кидали старую мебель и толстые палки, выломанные из стен курятников и амбаров. Они готовили костер для ведьм, найденных пришлым охотником.
Работали люди охотно, не из-под палки. Кое-кто из женщин громко распевал песни. Веселые песни. А дети плясали на площади и кричали:
— Гори-гори, ведьма! Гори-гори ясно!
Там был мужчина, которого Аннасин вылечила от грудной жабы. Он притащил огромную вязанку хвороста. Там была женщина, которой Марисет помогла забеременеть. Но там были и женщины, с мужьями которых любились Вебия и Шекта, и там был мужчина, у которого козы давали скисшее молоко, и еще один мужчина, который утверждал, что старуха Марготта заколдовала его косу, так что он отрубил себе большой палец.
Да, работали люди охотно, и вскоре костер был готов.
Охотник на ведьм вышел из постоялого двора, и ветер донес до холма резкий запах вина, исходивший от этого человека. В одной руке он держал серебряный крест, в другой — черную книгу.
Следом за ним вывели ведьм.
Вебия с Шектой кричали и упирались, Марготта плевалась и изрыгала проклятия. Марисет с Аннасин были как будто уже мертвы, их молодые тела — такие же квелые и обмякшие, как веревка, которой были спутаны их лодыжки. Всех пятерых привязали к столбам посреди приготовленного костра.
