Челси Ярбро - Костры Тосканы
— А что делать мне? — спросил тот обиженно.
Ракоци повернулся.
— Ты впустил их сюда. Как бы ты поступил на моем месте?
— Я поблагодарил бы слугу, попытавшегося спасти мою душу от ада! — вскричал Уго в отчаянии, понимая, что его не простят.
— В самом деле? Тогда, возможно, ты будешь мне благодарен за то, что я позабочусь о твоей благочестивой душе и не позволю тебе оставаться в гнездовье порока? К завтрашнему утру ты должен покинуть мой дом. — Ракоци посмотрел на Руджиеро. — Мне стыдно. Я взял его в услужение.
Руджиеро, казалось, не слышал его слов.
— Натале аккуратен. В его комнате ничего не надо готовить. Я бы помог вам, хозяин, но я еще не окреп.
Дворецкий смотрел в сторону, стесняясь собственной слабости.
— Не беспокойся. — Ракоци нагнулся и подхватил Натале на руки. Уго, стоявший ниже, был изумлен. Хозяин легко, как с младенцем, управился с человеком гораздо крупнее себя.
Молодой слуга в нерешительности сделал шаг вверх и замер. В его помощи там не нуждались. Он вдруг понял, какой опасности избежали его сотоварищи. Хозяин мог всех их перекалечить, но проявил снисходительность. Уго потряс головой. До сих пор он думал, что нет во Флоренции человека сильнее и опаснее Савонаролы. Оказалось, что есть.
Сходя вниз по лестнице, Уго старался не смотреть на то, что творится в зале. Он торопливо спустился в подвал, чтобы набить дровами очаг. На душе его скребли кошки. Юноша чувствовал себя обманутым и виноватым, но не знал, чем своему горю помочь.
Уложив Натале, Ракоци с Руджиеро вернулись в парадный зал. Они долго стояли там и молчали, потом Ракоци произнес:
— Составь список того, что испорчено, Руджиеро. Мне это нужно к утру.
Руджиеро кивнул, сочувственно глядя на своего патрона. Он знал, что творится у него на душе.
Ракоци поднял с пола византийскую миниатюру, больше похожую на икону, чем на светский портрет. Он долго смотрел на нее, гладя большим пальцем лицо базилевса, умершего много веков назад.
— Хорошо, что «Орфей» цел. Мне надо было спрятать и остальное.
— Не корите себя, патрон. Что было, то сплыло, а впредь нам будет наука.
— Ну-ну, — усмехнулся Ракоци — Ты полагаешь, нас можно чему-нибудь научить?
Он помолчал.
— Составь список, мой друг, и поскорее. Я схожу за врачом.
Натале уже спал, и во враче не было большой надобности.
Руджиеро понял, что хозяину просто не хочется находиться в стенах оскверненного погромщиками палаццо. Что ж, к его возвращению он постарается все прибрать.
* * *Письмо венгерского дворянина Жермена Ракоци, адресованное флорентийским властям.
Жермен Ракоци, племянник и наследник владений и состояния Франческо Ракоци да Сан-Джермано, вынужден обратиться с прошением к просвещенным правителям Флорентийской республики.
Третьего дня вечером отряд молодчиков из так называемого Христова воинства ворвался в палаццо да Сан-Джермано и учинил там настоящий погром, по разрушительности сравнимый лишь с набегами варваров. Прилагаю к письму список вещей, уничтоженных так называемыми воителями, и считаю необходимым заметить, что, будучи добрым католиком, я нахожу возмутительными подобные вторжения в дома добропорядочных горожан.
Сообщаю также, что некоторые из перечисленных в списке предметов (музыкальные инструменты, картины и пр.) не являются собственностью моего дяди, а принадлежат людям известным, влиятельным и в большинстве своем проживающим за пределами Флорентийской республики. Я собирался в ближайшее время вернуть эти вещи владельцам и теперь нахожусь в затруднении, не понимая, как мне поступить. В канцелярию Синьории могут посыпаться иски из-за границы, а международные уложения, как вы знаете, очень строги.
Я, со своей стороны, покорно прошу возместить мне причиненный ущерб на условиях, которые мы с вами, надеюсь, в ближайшее время обсудим.
В то же время мне хочется вам напомнить, что мое ходатайство об освобождении донны Деметриче Воландри, помещенной по вздорному обвинению в ереси в неизвестное мне место, до сих пор не рассмотрено. Возможно, мы с вами, к взаимному удовлетворению, сумеем уладить оба этих вопроса. Полагаю, что при благосклонном решении первого дела настоящее ходатайство я отзову.
Я понимаю, у Синьории много забот, однако я тоже сейчас озабочен. Дворянину, пекущемуся о чести семьи, волей-неволей приходится быть щепетильным. Как и просвещенным правителям, неустанно пекущимся о процветании вверенной им республики. Мне кажется, интересы наши практически совпадают.
С уважением и в ожидании ваших решений,
Жермен Ракоци Палаццо да Сан-Джермано Флоренция, 2 марта 1498 годаГЛАВА 9
Моросящий дождь делал камни скользкими, к пальцам липла всякая дрянь. Ракоци дрожал от напряжения, прикладывая все свои силы, чтобы удержаться на гладкой стене. Когда под его левой ногой обрушился выступ, он опасно накренился. От неминуемого падения его спасла глубокая выемка в камне, подвернувшаяся под свободную руку.
С момента начала подъема, казалось, прошла целая вечность, хотя на деле он полз к окну кельи не долее получаса. Ракоци ухватился за подоконный уступ и замер, прислушиваясь. В узилище было тихо. Он сдвинул брови. В душе его шевельнулась тревога. Неудивительно, ведь эти стены веками впитывали человеческий страх. Хмурясь, Ракоци осторожно пролез сквозь окно, спрыгнул на пол и тут же присел, готовый к отпору.
Никто не набросился на него, он выпрямился и кинул взгляд в угол, где на полу лежал одинокий тюфяк.
— Деметриче? — тихо позвал он, и стены прошептали в ответ ее имя. Келья была пуста.
Он тронул цепи, висевшие над ее ложем, холодное железо не сказало ему ничего. Его тревога все возрастала, он присел и зачем-то пошарил под тюфяком, но ничего там не обнаружил.
Ракоци побежал к двери, та, к его удивлению, не была заперта и открылась с протяжным скрипом. Сдерживая волнение, он вступил в маленький зал с низким сводчатым потолком, освещенный двумя тусклыми фонарями. В стенах его зияли ходы, но куда увели Деметриче, понять было невозможно. Он стоял возле кельи, не зная, на что решиться.
Вдруг в отдалении послышался металлический лязг, ему вторили невнятные голоса, они приближались. Ракоци попятился, заскочил в келью и затаился в самом темном ее углу. Он порадовался, что надел черный плащ, тот делал его практически незаметным. Потянулись минуты тоскливого ожидания.
