Антон Фарб - Глиф
— Я больше буду нарушать правила! — выла Марина. — Никогда! Ну пожалуйста!!!
Зрелище было жалкое и отвратительное. Вызывало брезгливость.
И еще более острое желание покончить с Мариной раз и навсегда.
Ника сделала шаг к выпавшему ножу, клинок которого покрывала кровь Влада. Это будет справедливо, подумала она. Так и должно быть.
— Нет, — раздался у нее за спиной до ужаса знакомый голос. — Не надо. Не марайся. С ней уже все. Она доиграет и без тебя…
Ника резко обернулась и не поверила своим глазам:
— Дед?!!
18
Они ушли. Просто, молча, буднично. Повернулись и ушли. Три демона. Сука Ника. И бородатый старик, которого она называла дедом.
Ушли, и оставили Марину с мертвым Шаманом на руках. Убили они его тоже молча и буднично — бледная девчонка провела рукой по груди Шамана (там, где все еще кровоточил глиф Руслана), а горбун и карлик в комбезе равнодушно смотрели, как оседает на асфальт единственный в этом мире человек, которого Марина по-настоящему любила. Ради которого была готова на все.
Они вынули из него жизнь. Стерли глиф. Вычеркнули из Игры.
И Шаман умер.
А после они просто ушли.
Марина не знала, сколько стояла на коленях, баюкая мертвого Шамана. Время прекратило течение свое: вокруг рушился мир, смерчи и наводнения стирали Житомир с лица Земли, а Марина тихо, очень тихо — как будто боясь разбудить спящего ребенка — выла тоскливым воем раненой волчицы.
Шаман был мертв.
Демоны ушли.
Она осталась одна.
Наверное, будь Марина чуть послабее, на этом бы все и кончилось для нее. Раздавленная горем, с вырванным из груди сердцем, другая, слабая и зависимая Марина умерла бы вместе со своим любимым.
Но Марина была слишком сильна, чтобы просто так умереть.
Она нашла в себе силы подняться.
Шамана она оставила на асфальте. Сложила ему руки на груди, закрыла глаза. Поправила растрепавшиеся седые волосы. Поцеловала в холодные губы.
И встала.
Женщина, поднявшаяся с колен, была уже совсем другой Мариной.
У нее была карта. Были ключи. Была цель.
Отомстить.
Сама судьба вела ее теперь.
Сквозь боль, страдание, агонию. Сквозь огонь и воду.
К ее предназначению.
Она даже не удивилась, когда навстречу ей из ночного мрака вышел еще один демон. Все демоны, виденные ею, отличались каким-либо физическим недостатком, но этот был по-особенному уродлив. Высокий толстяк в спортивном костюме. Плешивая голова перебинтована, одного уха нет, шею и плечо покрывает корка засохшей крови. Лицо дегенерата: тяжелые брови, нос картошкой, массивный подбородок. Маленькие поросячьи глазки смотрят насуплено и зло.
— Стоять! — прохрипел демон Марине. — Что это? — спросил он, указав рукой на тубус с картой.
— Карта, — честно ответила Марина. Демонам нельзя лгать — за это знание она заплатила очень высокую цену. — И ключи, — добавила она, протягивая демону коробку с картонными карточками.
— Отдай, — приказал демон. Глазки его вспыхнули хищной радостью.
Марина молча повиновалась. Сейчас было не время для гордыни. Сейчас было время смирения. А вот потом…
— Мне теперь можно… вернуться в Игру? — Марина осторожно подбирала слова.
— Чего?.. — по-дебильному переспросил безухий демон, сжимая в руках карту и ключи.
— Я. Хочу. Вернуться. В Игру, — раздельно и четко произнесла Марина.
— Валяй, — хмыкнул демон.
За спиной Марины раздались быстрые шаги. Демон посмотрел куда-то за ее плечо, и у него отвисла челюсть. Марина резко обернулась.
К ним бежали двое. В первую секунда Марина подумала, что это тоже демоны, но почти сразу поняла свою ошибку. Не демоны. Дети. Подростки. Один — полуголый, патлатый, в рваной оранжевой футболке и берцах. Второй — в порванной курточке и с диким выражением на лице.
Они бежали так, будто за ними гнались все гончие ада.
И самое удивительно, что Марина их знала. Обоих. Первого звали Рома, сын олигарха Радомского. Рома ходил заниматься английским к маме Марины. А второго… боже, как же звали второго… Женя! Он пришел тогда к Анжеле, в этой самой курточке и с глифом на руке.
Но что они тут делают?!
— Ромчик!!! — взревел безухий демон.
— Папа?! — остановился, будто налетел на стенку Рома.
И тут до Марины дошло.
Это был вовсе не демон. Это был Радомский. Тот самый Радомский, который выступил спонсором (с ее, Марины, подачи!) выставки Чаплыгина. Той самой выставки, с которой все и началось.
Впервые в жизни Марина испытала настоящее озарение. Сатори.
Именно Радомский стоял за всем происходящим в городе! Именно он начал Игру! При этом использовав Марину втемную! И Чаплыгина, и Анжелу, и всех остальных!
Это он был во всем виноват.
А Марина только что (сама!!!) отдала ему карту и ключи.
Ей опять захотелось завыть.
Но теперь уже не от горя, а от досады и ненависти…
19
День за окном был просто восхитительный. Ласково пригревало весеннее солнышко, легкий и теплый ветерок теребил ветви деревьев, усеянные набухающими почками. По Старому бульвару прогуливались молодые мамы с колясками, стайки детей играли у фонтанов, и страстно, взасос целовались влюбленные парочки…
— Что это? — спросила Ника.
— Это… как бы правильнее назвать… закулисье, — туманно ответил дед.
Ника оторвала взгляд от окна (после радужной картины весеннего утра все, что происходило с ней — вечный мрак, ураганы, наводнения, огненные глифы, погони и убийства — казалось ночным кошмаром, который хотелось поскорее забыть) и посмотрела на деда.
— Это… настоящее?
— Нет, — коротко и безжалостно ответил дед. — Декорация.
— Понятно… — вздохнула Ника.
— Зато кофе настоящий, — сказал дед. — Пей, а то остынет.
Они сидели в кафе «Радуга», на углу Старого бульвара и улицы Пушкинской. Здесь когда-то (яркое воспоминание из детства Ники) готовили фирменный десерт — сметанку «Радугу», разноцветное желе… Все вокруг было точно таким, как помнила Ника. Как будто и не прошло… сколько? Да, точно. Двенадцать лет.
Изменился только дед. Аркадий Львович Загорский окончательно поседел (если раньше его борода и шевелюра были, по его же собственному выражению, цвета соли с перцем, то теперь перца не осталось), слегка облысел (высокий лоб стал еще выше) набрал лишних пять или шесть кило (солидное пузо выпирало из расстегнутой курточки) и очень, очень сильно постарел. Глубокие морщины изрезали лицо, сильнее прежнего ссутулилась спина, и глаза из-под косматых бровей смотрели устало и тускло. По-стариковски.
