Дженнифер Макмахон - Люди зимы
Рути только пожала плечами, и Кендайс снова бросилась ко входам в тоннели, освещая их своим фонарем.
– Ах ты, мать твою!.. – выругалась она.
Кэтрин исчезла.
1908
Тетя…
Я несколько раз моргнула, но она по-прежнему стояла на пороге, упираясь рукой в притолоку. Судя по всему, она была нормальным, живым человеком из плоти и костей, а отнюдь не призраком. Снег таял на ее одежде, собираясь под ногами в маленькие лужицы, а на полу лежала длинная, узкая тень.
Герти исчезла, как только за дверью раздался тетин голос – наверное, снова спряталась в шкафу, зато рядом со мной сразу оказался Шеп. Пес зарычал на Тетю и оскалил зубы, но ей достаточно было лишь посмотреть на него, и мой неусыпный страж поджал хвост и убрался на кухню.
– Ты… – пробормотала я. – Ты – одна из них? Я хочу сказать – тебя тоже кто-то разбудил?
Наверное, подумалось мне, я все-таки сошла с ума, и у меня начались видения.
Ружье Мартина было у меня в руках – я схватила его, когда пошла открывать, и готова была пустить оружие в ход, даже если Тетя – просто призрак, но она лишь скользнула по нему взглядом и рассмеялась. Смех у нее был странный – словно порыв ветра пронесся над полем сухой кукурузы.
Еще я заметила, что она постарела. Ее волосы, когда-то иссиня-черные, поседели и стали серо-стальными, спутанные пряди были небрежно перевязаны обрывками кожаных шнурков и цветными тряпочками, а кое-где в них были вплетены перья, бусины и маленькие блестящие камни. Смуглая кожа стала коричневой, как обоженная глина, и покрылась сеткой мелких морщин, но темные глаза смотрели все так же внимательно и пронзительно. На плечи Тети была накинута цельная лисья шкура с головой и лапами.
– Думаешь, если бы я была «спящей», тебе было бы легче?.. – спросила она.
– Я…
– …Легче поверить, что ты была права, и что все эти годы мой прах лежал среди пепла и золы, которые остались от моего дома?
– Но… как?.. Как тебе удалось спастись?! – Я хорошо помнила, каким жарким было пламя, и как мне на голову и на опаленную траву сыпались пепел и сажа. Когда огонь, наконец, улегся, на поляне не осталось ничего – только тлеющие угли и закопченная чугунная печь. – Я… я же слышала выстрел! И видела, как твоя хижина сгорела дотла!..
Тетя с горечью усмехнулась.
– Ты считаешь, меня так легко убить?..
Я подумала о Патроне – как он метнулся в заросли и пропал. Может быть, он почуял Тетю и последовал за ней?
– …Убить и бросить мои останки гнить среди пепла и золы?
Мне вдруг стало страшно, и я попятилась.
– Я… я хотела его остановить, – проговорила я дрожащим голосом. – Когда дом вспыхнул, я хотела… хотела тебя вытащить, но папа меня не пустил.
Сара шагнула в дом.
– Значит, не очень сильно хотела, – сказала она и с разочарованным видом покачала головой.
– А ты… ты все это время была жива? Где же ты пряталась?
– Я отправилась домой. Назад, к моему народу. Я хотела оставить прошлое в прошлом, забыть и вас, и все, что случилось, но оказалось, что я не умею забывать. Иногда мне казалось, что я почти сумела выбросить вас из памяти, но стоило мне взглянуть на мои руки… – Тетя стянула с рук перчатки, и я увидела, что ее пальцы покрыты белыми, уродливыми шрамами от ожогов. – Еще один след остался у меня на животе – там, куда попала дробь из ружья твоего отца. В рану попала инфекция, она загноилась, и я едва не умерла. Но я не умерла… – Она потерла живот искалеченной рукой, потом подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза были как два бездонных, черных колодца.
– Иногда шрамы, которые болят сильнее всего, увидеть нельзя. Не так ли, Сара?..
Я не ответила, не в силах оторвать взгляда от ее изуродованных пальцев.
– Я знала, что однажды я вернусь, чтобы сдержать свое слово. Чтобы заставить тебя заплатить за все зло, которое причинила мне твоя семья. За то, что ты отвернулась от меня, хотя я любила тебя сильнее, чем любила бы собственного ребенка. Я стала для тебя второй матерью, а ты хотела сжечь меня заживо!
– Но это не я! Это папа! От горя он совсем обезумел, и…
Тетя улыбнулась, но от этой улыбке меня мороз пробрал.
– Безумие – отличный предлог, тебе не кажется? Им можно оправдать любой, самый ужасный поступок, любое зло, которое ты сделала своим самым близким людям… – Ее глаза как-то странно блеснули. – …Или их детям.
И снова я похолодела. Мне показалось – я догадываюсь, что имеет в виду Тетя.
– Ты давно в городе? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Давно. Достаточно давно, чтобы понять, что дела у тебя не очень… Я знаю, что твой колченогий муж не работает на земле, а сражается с ней. И что твоя дочь… Знаешь, она была очень похожа на тебя шестилетнюю.
– Герти, – сказала я. – Ее зовут Герти.
Тетя неприятно улыбнулась.
– О, я знаю. Мы хорошо знали друг друга – Герти и я.
Сделав над собой усилие, я еще раз заглянула в ее глаза и прочла в них правду. На этот раз никаких сомнений у меня не оставалось.
Отступив еще на полшага, я подняла ружье и прицелилась Тете в грудь.
– Значит, это был не Мартин. Это ты убила Герти!
Запрокинув голову, Тетя хрипло захохотала.
– Но ведь все улики указывали на него, на бедного хромоножку, не так ли? В кармане Герти должно было лежать его кольцо – мое кольцо, которое он нашел, когда пахал на дальнем поле. Нет, я не виню тебя за то, что ты его застрелила. На твоем месте я бы поступила точно так же.
– Я в него не стреляла. Это получилось случайно.
Тетя снова расхохоталась, демонстрируя острые зубы в коричневых пятнах.
– Это ты подложила кольцо в карман платья Герти, – продолжала я. – Ты украла его у Мартина и сунула в карман моей дочери, чтобы я подумала… И это ты оставляла записки, якобы написанные Герти…
Она улыбнулась широкой, зловещей улыбкой.
– Молодец, Сара. Ты всегда была умненькой девочкой.
Я шагнула вперед, так что ствол ружья уперся ей прямо в грудь, но Тетя только смеялась, укоризненно качая головой, словно я снова стала ребенком – маленькой девочкой, которая может только вопить и топать ногами.
– Разве тебе станет легче, если ты меня убьешь? Да, свою жажду мести ты на какое-то время утолишь, но моя смерть не поможет тебе вернуть ни дочь, ни мужа, ни брата, ни отца.
– Ты не убивала моего отца.
– Не убивала. Твой отец сам убил себя с помощью виски. Он просто не мог жить после того, что́ он сделал со мной.
