Сергей Арбенин - Собачий род
* * *
Черемошники
Бракин вошёл во двор, но не успел пройти и нескольких шагов, как хозяйская дверь приоткрылась, из-за нее высунулось востроносое сморщенное лицо и голос Ежихи с ненавистью провизжал:
— Явился?
Бракин остановился. Рыжая тоже присела, склонив голову.
Ежиха в голос завизжала:
— А кто стёкла вставлять будет, а?
— Стёкла? — Бракин повертел головой, увидел под своим балконом осколки окна, вздохнул. — Я и вставлю.
— Как же, вставишь ты! — крикнула Ежиха. — Да ты стеклореза-то в глаза не видал!..
Бракин промолчал. Подождал, повернулся и пошёл к себе.
— Чтоб сегодня же вставил! — крикнула Ежиха ему в спину и тут же спряталась за дверью.
Бракин кивнул, вошёл, начал подниматься по лестнице.
— И чтоб мусор в огороде убрал! — донеслось до него.
Он нагнулся, внимательно осматривая ступени. Рыжая жалась к его ногам, ворчала. Шерсть у неё на загривке приподнялась.
— Ну-ну, не бойся, — сказал Бракин.
Поднялся к внутренней двери. Вся дверная обивка была изрезана в клочья, полосы дерматина свисали вниз, грязно-жёлтая вата валялась кусками.
Дверь была приоткрыта.
Рыжая испуганно тявкнула, но Бракин не обратил на неё внимания. Он хотел войти, — и замер на пороге.
В комнате был полный разгром. Гулял ветер в разбитое окно, снег лежал на подоконнике и на столе. В одном углу были содраны обои, кровать сдвинута с места, постель разорвана, словно изрезана.
Бракин поднял с пола табурет, присел, не раздеваясь.
— Ну, и что же тут было, Рыжик?
Собачка не ответила. Она подняла морду и внезапно тонко и жалобно завыла. Один глаз у неё совсем заплыл, запёкся гнойной сукровицей.
Бракин вздохнул.
— Их было двое?
Рыжая на мгновение прервала вой, потом продолжила.
— Люди или овчарки?
Рыжая тихонько выла.
— Тьфу ты, чёрт! — не выдержал Бракин. — Ты что, разговаривать разучилась?
Рыжая перестала выть, покружилась, и легла, прижавшись к ногам Бракина.
Бракин посидел, потом встал, обошёл комнату, выглянул в окно.
— Коротко говоря, они убежали.
Рыжая молчала.
— И бродят теперь неизвестно, где…
Бракин вздохнул, разбил ковшиком лёд в ведре с водой, налил в умывальник, снял шапку и перчатки, и поплескал в лицо ледяной водой.
— Ладно, — сказал он. — Надо стекло в окно вставить. Пойдёшь в магазин со мной, или останешься здесь?
Рыжая немедленно вскочила.
— Ну, тогда пошли, — вздохнул Бракин.
Когда он проходил мимо хозяйской двери, дверь снова приоткрылась на секунду и Ежиха издевательским голосом сказала:
— Да ты не то, что стеклореза — простого гвоздика в руках сроду не держал! Чокнутый! Нелюдь одним словом!..
Бракин не ответил. Гвозди-то он в руках держал… А вот со стеклорезом действительно был знаком только, так сказать, виртуально… Что ж, придётся просить кого-нибудь из местных мужиков.
* * *
Стекло вставил безотказный Рупь-Пятнадцать. Он снова встретился на дороге, когда Бракин нёс, аккуратно держа перед собой, небольшую пачку оконных стекол.
— Могу помочь, — сказал Рупь-Пятнадцать.
— Помоги, — согласился Бракин.
— Сейчас за стеклорезом сбегаю… А рулетка у тебя есть? Ну, тогда и рулетку захвачу.
Пока резал стекло, рассказывал:
— Мои-то цыганята страху натерпелись. И то: родителей потерять, а потом ещё это…
— Что — "это"? — рассеянно спросил Бракин; он сидел перед затопленной печью, накинув на плечи старый полушубок, который когда-то подарила ему Ежиха. С барского плеча, так сказать: в сортир ночью бегать…
— А ты не слыхал? — удивился Рупь-Пятнадцать. — Они же всем табором после похорон в деревню поехали. И там у своей цыганской родни заночевали. Полный дом народу. А ночью кто-то незаметно в дом пробрался, вытащил девку из постели — её Рузанной звали, — и в лес унёс. Главное — дверь заднюю, со двора, так аккуратно высадил, что никто и не слыхал.
— Кто? — удивился Бракин. — Кто бы это мог сделать?
Рупь-Пятнадцать пожал плечами:
— Следы человечьи вроде. А силища как у медведя.
— А собаки? Собаки почему не лаяли? — внезапно спросил Бракин.
— Дык в том-то и дело! — оживился Рупь-Пятнадцать. — Собак был полон двор, и ни одна не помешала, не пикнула даже.
— Собаки-то живые?
— А как же. Живёхоньки. Только, Алёшка говорит, их сначала придушить хотели, да потом пожалели, оставили. Решили с нечистой силой не связываться.
— А девушку эту, Рузанну, — нашли?
— Как же! Найди-кось её теперь! Поди, на кусочки порезана и в сугробе закопана.
Рупь-Пятнадцать аккуратно отставил отрезанную полосу стекла и добавил:
— Вот же как бывает, а!
Бракин покачался на табуретке, задумчиво теребя себя за ус.
Потом вдруг спросил:
— Слушай, а у Алёшки тоже ведь молоденькая сестра есть?
— Есть. Наташкой звать. А что?
— Она на эту Рузанну похожа?
— Кто ж их знает! — засмеялся Рупь-Пятнадцать. — Раньше они для меня все на одно лицо были. Это только сейчас я их, цыган, различать стал… — И снова спросил: — А что?
— Ничего. Так.
И Бракин, нахохлившись, протянул озябшие руки к печке.
Потом обернулся:
— Хотя… Есть к тебе ещё одно дело.
— Дык это мы запросто! — ответил Рупь-Пятнадцать, примерявший стекло. — Ещё бутылка водки — и всё сделаем. А чего делать-то?
Бракин внимательно посмотрел на него.
— Потом скажу, когда стёкла вставишь, — сказал он.
* * *
Кабинет губернатора
Телефон задребезжал странным звуком. Густых поднял трубку, взмахом руки остановив Кавычко, который стоял перед ним навытяжку и обстоятельно докладывал о первых итогах операции "Волк".
В трубке что-то шумело и потрескивало. Густых уже хотел положить её на рычаг, как вдруг услышал низкий, рычащий голос:
— Ты не выполнил предназначения.
Густых слегка вздрогнул, ниже пригнулся к столу.
— Да, — сказал он. И повторил: — Да, я уже знаю…
— Дева жива, и ты знаешь, где её найти.
Густых подумал.
— Я найду.
В трубке ещё потрещало, потом раздались короткие гудки.
Густых посмотрел на Кавычко.
— Что-то мне… — Он поднялся, держась за столешницу обеими руками. — Что-то мне нехорошо. Пойду на улицу, свежего воздуха глотну.
— Может, "кардио" вызвать? — испуганно спросил Кавычко. — Или "валокордин" хотя бы? У меня есть!..
Густых махнул рукой.
— Ничего не надо. Душно просто, и в голове туман. Это от недосыпа, наверное, да ещё давление скачет. Погода-то какая — то мороз, то оттепель…
