Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 2
Видения были смазаны и непостоянны, но их обрывков хватило, чтобы заставить Бонни закричать во сне, из которого невозможно было сбежать. Затем Бонни увидела себя. Вернее, не себя. Она не могла быть той девочкой. Ее близнец, зеркальное отражение.
Она шла вдоль ряда открытых цинковых гробов, в которых лежали мертвые мужчины, и наблюдала за Бонни. И взгляд этот не нравился Бонни. Он пугал, проникая, казалось, в самый мозг. Темный взгляд, как и глаза. Чужие глаза. Это было единственное различие двух близнецов. Глаза другого человека: злые, надменные, хладнокровные. Им нравилось наблюдать за тем, как черви копошатся в разлагающейся людской плоти. Час за часом. Глаза, в которых поселилась сама смерть. Само безумие.
– Ты уверен, что у меня не было сестры-близнеца? – спросила на следующий день Бонни, уличив момент, когда останется с Донованом наедине. – Я знаю, нет смысла спрашивать об этом маму, она все равно не скажет, лишь снова спишет все на гормоны…
– Ты была единственным ребенком, – сказал Донован, выдерживая ее внимательный взгляд.
– А мама не могла обмануть и тебя?
– Я видел, как ты родилась.
– Видел?! – Бонни опешила.
– Это случилось в отеле Палермо. Шериф Нэтти Стибингс принимала роды. Я стоял рядом, – Донован заставил себя улыбнуться, хотя улыбаться совершенно не хотелось. – У твоей матери была только ты. Одна. Если бы это было не так, то я бы знал. – Он помолчал и добавил: – И сделай одолжение, не спрашивай об этом Сэнди, она и так переживает за тебя.
– Я знаю, – Бонни тоже заставила себя улыбнуться, понимая, что улыбка явно не получилась. – Спасибо, что не стал говорить со мной как с ребенком.
– Ты уже не ребенок.
– Да, – она кивнула, хотела сказать: «Видел бы ты, какие сны мне снятся!», но не сказала.
– И, Бонни! – позвал ее Донован.
– Да?
– Нам нужно волноваться? Я имею в виду, почему ты вдруг решила, что у тебя была сестра-близнец?
– У моей подруги есть сестра-близнец… – начала было врать Бонни, покраснела. – Черт! Из меня, наверное, получится плохой лжец.
– Наверное, – согласно кивнул Донован.
– Могу я тоже попросить тебя?
– Не рассказывать об этом разговоре Сэнди?
– Да.
– Если ты убедишь меня, что с тобой все в порядке, то…
– Это был просто сон.
– Сон?
– Да. Мне приснилась девочка, похожая на меня. Может быть, это даже была я. Не знаю. Сон был странным. Поэтому я решила спросить. Ведь говорят, что близнецы связаны. Вот я и решила, что нечто подобное может случиться и со мной. Но если ты видел, как я родилась… – она снова покраснела. – То значит, это был просто сон.
– Надеюсь, – Донован кивнул, вглядываясь ей в глаза. – Если будут еще сны или что-то подобное…
– Не будут, – заверила его Бонни. – Наверное, мама отчасти права и это просто гормоны. Как подростковые прыщи на лице. Они просто есть, и никуда от них не денешься. Нужно лишь подождать какое-то время, и все пройдет, – она улыбнулась, на какой-то момент поверив в свои слова.
«Может быть, это действительно просто дурацкий сон? – думала она. – Кому-то снятся свадьбы и выпускные баллы, а мне гробы и покойники. Странно, конечно, но ведь это еще не причина, чтобы обращаться к психологу, к тому же он тоже, скорее всего, скажет, что виной всему гормоны. Да и сны эти скоро могут просто закончиться». Но сны не закончились.
Наоборот, они стали более частыми и более четкими. Дикие, безумные сны, где Бонни видела целую жизнь. Чужую жизнь. Жизнь своего двойника, с глазами, в которых притаилась сама ночь. И было еще имя. Шериф Нэтти Стибингс. Бонни помнила, что впервые услышала его от Донована, знала, что это так, но иногда ей начинало казаться, что это ошибка, что имя было ей знакомо прежде. Так уже было раньше. В ее снах.
Она увидела название города и долго думала, что это плод ее воображения, но город оказался реальным, таким же реальным, как и она сама. Бухарест. Бонни видела себя на его улицах, слышала свой голос, но не могла понять ни одного слова. Язык был чужим, незнакомым. Лишь позже, прочитав о городе, она узнала, что это был румынский. И девочка – сестра-близнец, с темными глазами… Бонни уже не сомневалась, что это кто угодно, но не сестра. И слова Донована были здесь совершенно ни при чем.
Времена, в которые отправляли ее сны, были старыми. Если верить газетам, найденным на улицах, то это было начало двадцатого века. Чувства обострялись. Все было настолько реальным, что Бонни снова начала верить, что сходит с ума. Чужой город пугал ее, но еще больше ее пугали цинковые гробы, в которых лежали отравленные любовники ее сестры-близнеца. Бонни видела, как она подсыпает яд в их бокалы с вином, когда ночь любви закончена или же охладели мимолетные чувства. Видела, как относит их тела в подвал и укладывает в цинковые гробы, к которым возвращается снова и снова, садится на стул и наблюдает, как разлагаются тела, словно королева мертвых. И Бонни знала, что это чудовище в ее теле видит ее так же, как и она видит ее, возможно, даже наблюдает за ее жизнью, когда она бодрствует. Вопрос был лишь в том, когда она устанет притворяться. Когда устанет изображать из себя ту, кем не является…
И это случилось, но случилось не так, как предполагала Бонни. Ее двойник просто перестал быть ее двойником. Теперь перед ней была девушка примерно ее возраста. Густые темные волосы были собраны на затылке. Чувственные губы плотно сжаты. Прямой взгляд устремлен в пустоту. Или же нет? Не в пустоту? Бонни вздрогнула, впервые встретившись с этим монстром взглядом.
– Буна зиуа, – сказала ей девушка. Бонни вздрогнула, попятилась. – Цум тэ чеама?
– Что? – спросила Бонни дрожащим голосом.
– Цум тэ чеама? – снова спросила девушка, дружелюбно улыбнулась, приложила руки к своей груди. – Ма нимеск Вера. Вера Ренци, – она снова улыбнулась, протянула руки к Бонни. – Цум ва нумити?
– Имя? – растерялась Бонни. – Ты хочешь знать мое имя?
– Вера Ренци, – повторила девушка, снова прижимая руки к своей груди. – Цум ва нумити? Цум тэ чеама?
– Бонни.
– Бонни? – протянула она, словно пробуя имя на вкус.
– Бонни О’Хара.
– Бонни О’Хара, – девушка задумалась на мгновение. – Буна зиуа, Бонни О’Хара.
– Да, – Бонни растерянно кивнула. – И тебе буна зиуа, Вера Ренци…
А вокруг по-прежнему кишел жизнью незнакомый город. Богачи и ремесленники шли по мостовым. Старцы во фраках проезжали мимо в экипажах. Лаяли собаки. Пахло выпечкой из булочных и навозом из придорожных канав. Где-то галдела свора ребятишек.
– Ва рог! Ва рог! – причитал старик в лохмотьях, шагая за пышно разодетой пожилой женщиной. – Мулцюмеск! Мулцюмеск! – улюлюкал он, подбирая брошенную на мостовую милостыню.
