Оксана Ветловская - Имперский маг
Тем не менее с некоторых пор он не мешал доходившим до него разговорам о том, что Зельманы собираются породниться с древним дворянским родом. Его аскетический образ жизни мог послужить Мёльдерсу предлогом, чтобы вымазать его в грязнейшем обвинении, не одного чиновника отправившем в отставку, а то и в концлагерь. Штернберг вздрагивал при одной мысли о таком чудовищном унижении — и понимал, что, вероятно, лишь нечастые, но аккуратные визиты в генеральский дом да словоохотливость уже всё продумавшего Зельмана до сих пор спасали его от удара, наверняка ставшего бы смертельным. Ни малейшего подозрения по уголовной статье 175 рейхсфюрер не прощал. Поэтому Штернберг не торопился разочаровывать генерала и даже пару раз возил Гелу в театр (она, выполняя материнский наказ, старалась быть привлекательной, неумело строила глазки и постоянно поправляла тщательно завитые белокурые локоны, а он тайком зевал, разглядывал ауры актёров и с кривой ухмылкой прислушивался своим вторым слухом к тихой, но бурливой ссоре, происходившей на задних рядах). Между тем Гела была старше него на полтора года, и долго всё это тянуться не могло, тем более что на дальнейшие уступки он идти не желал.
Третья новость поджидала Штернберга в школе «Цет», где он отсутствовал более полумесяца. Он надеялся, что, разлучившись на время со своей избранной ученицей, обретёт долгожданное равнодушие и хладнокровие, — но, когда вновь ступил на истёртые камни монастырского двора, ему хотелось лишь одного: видеть её, видеть немедленно.
Штахельберг
15 июля 1944 года
Под глубокой аркой, ведущей во внутренний двор учебного корпуса, в непроглядной для праздных наблюдателей тени Дана вдруг вынырнула откуда-то прямо ему навстречу и ликующе объявила:
— Здравствуйте, доктор Штернберг!
Она загадочно улыбалась и обе руки держала за спиной.
— Что это у вас там такое? — подозрительно спросил Штернберг, с памятной поры очень не любивший всяких сюрпризов.
— А это вам. — Дана протянула длинный, как жезл, стебель в багряных шипах и тёмных листьях, увенчанный полураскрывшейся розой диковинной масти: белые лепестки к самой кромке резко алели, будто их окунули в свежую кровь.
— Спасибо, — неуклюже сказал Штернберг, не зная, как отреагировать на такое странное подношение. — А, собственно, в честь чего?
— В честь вас, — просто ответила Дана. Помолчав, добавила: — Мне тут недавно разрешили поработать в саду, вроде как помощницей садовника, за хорошее поведение, представляете? Это у меня-то — хорошее поведение! Вот там эти розы и растут. Таких я раньше нигде не видела. Я, когда на них смотрю, всегда думаю о вас. Кажется, это называется «ассоциация», правильно? Между прочим, я по вам дико скучала, если хотите знать…
Штернберг лихорадочно соображал, что на это ответить, — а от него явно требовали немедленного ответа, пытая его задумчивым взглядом зелёных, экзотического кошачьего разреза глаз.
— У меня тоже есть для вас подарок, — нашёлся он, доставая из нагрудного кармана кителя новенькую самопишущую ручку, купленную им, по правде сказать, не для кого-нибудь, а для себя самого, — очень дорогую и на редкость изящную швейцарскую вещицу, с маленьким бриллиантиком на зацепке в форме гладиуса, искристо сверкавшим в полутьме низкой арки, как далёкая, но необычайно яркая звезда.
— Красотища какая, — восхитилась Дана.
Штернберг показал ей, как отвинчивается колпачок и как следует разбирать корпус, чтобы заправить ручку чернилами.
— Вероятно, сейчас вы думаете, что нынешних знаний вам хватит на всю жизнь. Но ваша профессия постоянно будет требовать новых знаний, так что вам ещё не раз придётся делать выписки и конспекты.
Их руки несколько раз соприкоснулись над небольшим предметом. Штернберг ощутил боль в основании большого пальца правой руки: стремясь удержать розу, он слишком сильно сдавил её покрытый шипами стебель.
— Только пока не стоит показывать эту вещь вашим товаркам. Уже совсем скоро вы станете дипломированным специалистом, поедете на новое место работы, где будете равной среди равных, и вот там подобные принадлежности уже не будут вызывать никаких вопросов.
— Новое место работы? — переспросила Дана. — Что за новое место?
— Я пока не могу назвать ничего определённого. Скорее всего, это будет одна из альпийских научных баз «Аненэрбе». Я постараюсь подыскать для вас что-нибудь наиболее безопасное.
— А вы?..
— Что я?
— Вы тоже там будете? — Необыкновенно открытый взгляд девушки становился всё растеряннее.
— Разумеется, нет, — в некотором замешательстве ответил Штернберг.
— Почему???
Её звенящий тон Штернбергу совсем не понравился.
— Потому что, как только вы получите квалификацию, у каждого из нас будут отдельные обязанности. Вы уже выполнили свой долг хорошей ученицы, а я — долг учителя, надеюсь, не самого скверного. На этом наша с вами работа заканчивается. Ваше новое начальство даст вам другую работу, ну, а я, возможно, наберу новый курс, там посмотрим…
Не дослушав, Дана, склонив голову, молча ринулась вперёд и в сторону. Не вписавшись в узкий просвет между ним и замшелой стеной, она сильно ударилась о его локоть и, потирая плечо, бегом понеслась через пустой двор.
— Дана!
Она не обернулась.
Вечером Штернберга, склонившегося с линейкой над планом Зонненштайна и изо всех сил старавшегося сосредоточиться, неожиданно отвлёк Франц, крайне озадаченный.
— Шеф, там вас одна курсантка спрашивает… ну, та самая, которая с ножом…
Франц так и не простил Дане вероломного нападения на своего обожаемого шефа.
В единый миг Штернберг очутился в прихожей. Дана — а это была, конечно же она, мерзавка, — стояла у порога, обхватив себя за плечи, и вид у неё был непривычно жалкий. Она вздрогнула и подалась назад, увидав на лице наставника выражение неприкрытой ярости, но всё равно осмелилась открыть рот:
— Доктор Штернберг, извините, мне очень нужно с вами погово…
Не слушая, Штернберг грубо отодвинул её и выглянул в коридор: слава Богу, обошлось без присутствия часовых. А если б засекли бестолковую девку раньше, наверняка бы уже такой шум подняли…
— Да вы что, совсем разум потеряли? — обрушился он на злополучную ученицу, не забывая приглушать голос, так что выходило подобие низкого сдавленного рычания. Его рассердил даже не столько сам факт её самовольного появления на запретной для курсантов территории, сколько полнейшая неожиданность её дурацкого предприятия. — Думаете, если вас однажды сюда привели, то с тех пор вам позволено свободно шататься здесь, как по Унтер-ден-Линден на первомайские гуляния? Вы вообще соображаете, что вы делаете? Вы меня под трибунал подведёте вашими фокусами!
