Энн Райс - Интервью с вампиром
Вампир вошел в ворота, ребенок заплакал, и снова все стихло. Я легко взобрался на ограду, спрыгнул в сад и бесшумно прокрался на переднее крыльцо.
Я заглянул в большое окно и увидел удивительную картину. Вечер был безветренный, душный, в такую жару лучше всего подняться на галерею, и здесь была галерея, хоть и с поломанными досками, но все же прохладная. А там, в гостиной, за наглухо закрытыми окнами горел камин. Возле него сидел мой молодой знакомец и разговаривал с кем-то. С другим вампиром. Тот жался к огню, тянул ноги в тапочках к горячей решетке, пытался поглубже запахнуть поношенный синий халат. Из лепного венка роз на потолке свисали обтрепанные концы электрических проводов, но кроме камина только тусклая масляная лампа освещала комнату. Она стояла на столе рядом с плачущим ребенком.
Я удивленно смотрел на это жалкое сгорбленное существо. Его лицо скрывали пряди густых светлых волос. Мне захотелось стереть пыль с оконного стекла, чтобы убедиться в верности своих подозрений.
«Вы все бросаете меня!» – тонко и жалобно сказал он.
«Мы же не можем всю жизнь сидеть возле тебя,– резко и надменно сказал молодой вампир. Он скрестил ноги, сложил руки на узкой груди и с презрением оглядел пустую запыленную комнату. – А ну, тише,– шикнул он на ребенка. – Замолчи!»
«Дрова, дай дрова»,– слабым голосом попросил белокурый вампир и повернулся к своему собеседнику, и я наконец ясно увидел знакомый профиль Лестата, гладкую кожу, на ней не осталось и следа от былых шрамов.
Молодой вампир подбросил полено в огонь.
«Если бы ты хотя бы выходил наружу, если бы ты охотился на кого-нибудь, кроме этих ничтожных животных…» – зло сказал он и с отвращением посмотрел вокруг.
Только тут я разглядел в темноте на пыльном полу маленькие облезлые кошачьи трупы. Это было очень странно, потому что вампир не может оставаться рядом с трупами своих жертв.
«Разве ты не знаешь, что сейчас лето?»
Лестат молча протянул руки к огню. Ребенок уже не плакал. Молодой вампир сказал:
«Возьми его и согрейся».
«Ты мог бы принести мне что-нибудь другое»,– с горечью ответил Лестат и посмотрел на ребенка
В тусклом свете чадящей лампы я поймал его взгляд. И увидел в его глазах шок. Слышать этот плачущий голос, видеть эту согнутую, дрожащую спину! Не раздумывая, я постучал в окно. В одно мгновение молодой вампир оказался на ногах, лицо его приняло угрюмое злобное выражение. Но я только сделал знак открыть щеколду. Лестат поднялся, придерживая у горла халат.
«Это Луи! Луи! Впусти его»,– сказал он и судорожно взмахнул рукой. Так инвалид обращается к сиделке.
Окно отворилось, и на меня пахнуло зловонием ушной и жаркой комнаты. Насекомые копошились в разлагающихся кошачьих телах. Лестат умолял меня войти, но я невольно отпрянул. В дальнем углу стоял гроб. На лакированной деревянной крышке лежали пожелтевшие газеты. Повсюду валялись обглоданные кости с клочками шерсти. Но Лестат уже схватил своими сухими руками мои, притянул меня к себе, поближе к теплу. Слезы брызнули из его глаз, рот растянулся в странной улыбке безумного счастья, близкого к боли; и на коже выступили едва заметные следы старых шрамов. Это было необъяснимо и ужасно: яснолицый, великолепный, бессмертный мужчина, сгорбившись, лопочет и плачет, как старуха.
«Да, Лестат,– тихо сказал я. – Я пришел повидаться с тобой».
Мягко отодвинув его руки, я подошел к ребенку. Он плакал не только от страха, но и от голода. Я взял малыша на руки и размотал одеяло, и он немного успокоился. Я погладил ребенка, покачал тихонько. Лестат что-то шептал, слезы текли по его щекам, я не мог разобрать слова. Молодой вампир с выражением отвращения на лице стоял у открытого окна и дер-жал руку на щеколде.
«Значит, вы и есть Луи»,– сказал он. Эти слова еще сильней взволновали Лестата, он вытер слезы рукавами.
На лобик ребенка села муха, и я, невольно вздохнув, раздавил ее пальцами и бросил на пол. Малыш уже не кричал, он смотрел на меня своими необычайно синими, темно-синими глазами, его круглое личико блестело от жары, он улыбался, и его улыбка, подобно огню, становилась все ярче и ярче. Я никогда не приносил смерть такому маленькому и невинному существу, это я знал точно; держал ребенка с чувством странной, незнакомой печали, она была даже сильнее, чем тогда, на Рю-Рояль.
Нежно покачивая малыша, я пододвинул кресло к огню и сел.
«Не надо ничего говорить… Все хорошо»,– сказал я Лестату. Он с облегчением опустился в кресло и потянулся ко мне, взялся за лацканы моего пиджака.
«Но я рад тебя видеть,– проговорил он сквозь слезы,– я так мечтал, что ты вернешься… так мечтал».
Он сморщился, словно от неясной боли, и вновь на его лице на мгновение показалась сеть шрамов. Глядя куда-то в сторону, Лестат прижал руку к уху, словно хотел защитить себя от какого-то ужасного звука.
«Я не… – начал было он и мотнул головой, его глаза затуманились, он старался раскрыть их шире. – Я не хотел этого, Луи… Этот Сантьяго… Ты же знаешь… Он не сказал мне, что они задумали».
«Это все в прошлом, Лестат»,– сказал я.
«Да-да, в прошлом,– кивнул он. – Мы не должны были… Луи, ты же ЗНАЕШЬ… – Лестат еще раз потряс головой. Казалось, в его голосе добавилось силы. – Мы не должны были делать ее одной из нас».
Он ударил кулаком в свою впалую грудь и повторил уже тише:
«Одной из нас».
ОНА. Казалось, Клодии вообще никогда не существовало, это была странная, фантастическая мечта, слишком дорогая и слишком моя, чтобы поверять ее кому-то другому. Но все это давно прошло. Я пристально взглянул на Лестата и попытался осмыслить его слова. Да, когда-то нас было трое.
«Не бойся меня, Лестат,– сказал я как будто бы самому себе. – Я не причиню тебе вреда».
«Ты вернулся ко мне, Луи? – прошептал он тон-ким, ломким голосом. – Ты вернулся домой, Луи, правда?»
Лестат посмотрел на меня с отчаянием, закусил губу.
«Нет, Лестат»,– я покачал головой. Он дернулся и закрыл лицо руками.
Молодой вампир холодно взглянул на меня и спросил:
«Так вы… не вернетесь к нему?»
«Нет, конечно, нет»,– ответил я. Он ухмыльнулся, будто так и знал, что все снова ляжет на его плечи, вышел на крыльцо и остановился неподалеку в ожидании.
«Я только хотел повидаться с тобой, Лестат»,– сказал я, но он будто не слышал: что-то другое отвлекало его.
Расширившимися глазами Лестат смотрел мимо меня, зажав руками уши. Затем и я услышал звук. Это выла сирена. Она приближалась, и Лестат все крепче зажмуривал глаза и зажимал уши. Сирена становилась все громче, ребенок испугался и заплакал.
«Лестат! – позвал я его сквозь детский плач. Я не мог вынести его мучений. Он обнажил зубы в ужасной гримасе боли. – Лестат, это всего лишь сирена!» – тупо сказал я.
