Оксана Ветловская - Имперский маг. Оружие возмездия
Солдатик сразу заметил перемену в настроении командира и не смел больше не то что рта раскрывать, а даже думать о чём-либо определённом. Они продолжили путь. Ельник нехотя выпускал их из-под тяжёлого тёмного полога, ловя настороженный слух в липкую паутину своего оцепенелого безмолвия. Светлеющий воздух словно наполнялся серебряной пылью. Под ногами вновь заскрипел снег. Чёрные вершины обступивших их берёз в арестантских одеждах беспорядочно мотались под ледяным ветром, скребя по низкому взлохмаченному небу, а впереди шумно дышал ровно поднимающийся в гору сосновый лес.
Штернберг поглядел на циферблат наручных часов. Часы стояли. Они давно уже встали, с самого начала погони за поляком, а может, и раньше, во время ритуала. Чутьё, однако, подсказывало Штернбергу, что у костра они проторчали непозволительно долго и что день всё быстрее катится под откос к вечеру, будто колымага с отказавшими тормозами — к глубокой чёрной реке. Чтобы успеть выйти к капищу до наступления темноты, следовало если не поторопиться, то, во всяком случае, не медлить, и уж тем более нигде больше не застревать. Штернберг сам волок чемодан с бумагами и ключами от Зонненштайна, даже не потому, что не доверял важный груз Рихтеру, а скорее из-за того, что эта свирепая тяжесть, ломавшая его самоуверенную осанку и клонившая к земле, была епитимьей за Франца, и епитимьей даже слишком лёгкой. Силы всё равно возвращались. Рана болела, но не особенно донимала. Несгибаемый организм не подвёл Штернберга и на сей раз: лимит слабостей и недостатков его двухметрового тела был полностью исчерпан на зрении, близорукостью и косоглазием, а всё остальное было безукоризненно функционирующим, самовосстанавливающимся и совершенно неубиваемым.
Штернберг гнал себя выполнять свой долг. Он запретил себе думать о концлагерях. Да, там ежедневно тысячи людей превращаются в пепел. Но если сейчас из-за этого отступиться, сдаться, то в пепел превратится вся Германия. «Или ты желаешь, чтобы союзники в конце концов подмяли Германию, твоюГерманию под себя? Ты хочешь жить в стране — или оставить после себя страну — подобную изнасилованной во все места девке с переломленным солдатскими сапогами хребтом? Нет? Тогда иди».
Спустившись с горы, они пошли вдоль широкого оврага, то и дело обходя поваленные сосны, уткнувшиеся макушками в овраг и оттого напоминавшие убитых солдат, чьи ноги торчат наружу из воронки от разорвавшегося снаряда. Здесь Штернберг впервые после столкновения с арбалетчиком ощутил чьё-то постороннее присутствие, более того, чьё-то пристальное внимание, холодное и тяжёлое, как каменная глыба. Штернберг пока не стал делать никаких поспешных выводов, просто прибавил шагу, надеясь, что они быстро минуют неприятное место — ведь оно, судя по количеству поваленных деревьев, явно было каким-то скверным, а гранитно-холодное внимание едва ли могло принадлежать существу из плоти и крови.
Топавший впереди и беспокойно оглядывавшийся на Штернберга солдат внезапно резко остановился, точно споткнулся, и от него взрывной волной ударил страх. Парень принялся тыкать взятым на изготовку автоматом куда-то в сторону.
— Командир, смотрите, — зашелестел он трагическим шёпотом. — Смотрите, это ж волк… Громадный волчара… А вдруг это тот самый, который учёного сожрал…
Штернберг зашарил взглядом по мешанине снега и сосновых стволов, беспорядочно, будто выпавшие из коробки карандаши, разбросанных среди немногих оставшихся стоять деревьев. Он не видел ауры. Если где-то поблизости и был волк, то разве что в виде трупа.
— Да вон же, на сосне стоит, — напряжённо прошептал солдатик.
Штернберг проморгался, поправил на носу очки и всмотрелся в бурелом уже обычным, не Тонким, зрением. И вскоре, действительно, отыскал волка. Серебристо-белый зверь, то ли совсем седой, то ли альбинос (ведь в Тюрингии решительно неоткуда взяться полярному волку), трудноразличимый в своём роскошном камуфляжном обмундировании на фоне заснеженного склона горы, стоял на стволе упавшего дерева, лежащем наклонно поперёк другого ствола, и неотрывно глядел на людей, поставив торчком острые уши. В его неподвижности, картинной позе и суровой красоте было больше от скульптуры, чем от настоящего волка. Собственно, Штернберг никогда раньше и не видел настоящих волков, разве что в клетках в зоопарке. Кто их знает, может быть, в природе они как раз такие и есть, какими их обычно художники изображают.
Единственное, от чего Штернбергу стало не по себе, — он по-прежнему не видел ауры зверя. Хотя это могло быть всего лишь следствием крайней измотанности.
— Командир, давайте я в него очередью, — предложил Рихтер. — А не то ведь сейчас как прыгнет, — мрачно пояснил парень.
— С такого расстояния не прыгнет. Кроме того, — Штернберг вспоминал всё то, что когда-либо слышал и читал о волках, — они редко нападают на людей.
— То летом, — возразил солдатик.
— Не только. Нападают раненые или больные. Этот на больного уж никак не похож. Вот если ты в него пальнёшь, то с первого раза убьёшь вряд ли, а ранишь наверняка, и тогда он действительно станет опасен.
«Лучше бы, чем разговоры разводить, вдарили в него из карабина», — подумал солдатик, промолчав.
— Не буду я в него стрелять, — сказал Штернберг. — Он просто наблюдает за нами. Волк, между прочим, за километр отличит палку в руке человека от ружья. Но, если он тебя так раздражает, можно его отпугнуть. И вовсе ни к чему тратить патроны.
Штернберг постучал стволом карабина о металлические замочки чемодана и оглушительно гаркнул, так, что снег с веток посыпался. Волк, действительно, тут же соскочил с поваленного дерева и стремительными бесшумными скачками понёсся над землёй, сливаясь со снегом, — но не прочь от людей, а, наоборот, прямиком к ним.
— Я же говорил, — в ужасе взвыл солдатик, выпуская из автомата длинную очередь. На выстрелы волк обратил внимания не больше, чем генерал, ведущий армию в наступление. Происходило нечто уже совершенно противоестественное.
— Чёрт, — Штернберг прицелился. На весь лес грохнул выстрел. Мимо. Рядом надрывно трещал автомат — почему же проклятая тварь до сих пор не покатилась по снегу с пулей в брюхе? Второй выстрел Штернберг сделал почти в упор.
В следующее мгновение взбесившаяся зверюга длинным прыжком швырнула себя точно между ними, и Штернберг едва не был убит ошалевшим солдатом, расстрелявшим последние в обойме патроны прямо ему под ноги. Штернберг только успел отгородиться карабином, как палкой, когда волк, вблизи оказавшийся ненормально огромным, сшиб его с ног мощным скачком. Падая, Штернберг увидел перед собой оскаленную пасть, полную сахарно-белых зубов в тягучей прозрачной слюне, и больше уже не видел ничего, потому что кувырком покатился в овраг, потеряв в яростно хлеставших его кустах карабин и фуражку, и только каким-то чудом не выколол себе глаза о ветки и не свернул шею. Плюхнувшись в глубокий снег на дне, Штернберг долго не мог понять, где верх и где низ, пока, встав на четвереньки, не выбрался из заснеженной кучи прелых листьев, застрявших в волосах и набившихся за шиворот.
