Андрей Прусаков - Печать ворона
Очистив сук от веток топориком, Иван воткнул его под камень и приналег. Дерево выдержало, валун поддавался, но силы одного было недостаточно. Ева без слов встала рядом, худые руки уперлись в рычаг.
— Давай! — Они дружно толкнули валун, но тот лишь качнулся.
— Еще подкопаю, — Иван взял нож. Ева помогала, отгребая землю доской. Он не знал, сколько времени, и скоро ли рассветет. Будь, что будет. Все едино.
Приготовив яму, они сели передохнуть, вытирая об одежду перепачканные глиной ладони. В этот миг в дверь постучали.
Иван вскочил, схватившись за топорик. Дверь открывалась наружу, запоров нет. Хозяину не от кого запираться. Хозяину…
Стук повторился.
— Не открывай! — вскрикнула Ева. Она подожгла пучок травы от плошки, проведя перед дверью несколько дымных знаков.
— Они не войдут, если мы не откроем!
— Надеюсь. Двигаем!
Валун сдвинулся, повалившись в вырытую рядом яму. Под ним белели кости. Дверь затряслась и задергалась, ходила ходуном, чудом не выскакивая из петель, за ней что-то верещало тонким надтреснутым голосом.
— Что теперь делать? — Иван давно так не боялся, но отчаянная решимость Евы придавала сил.
Не отвечая, Ева вытаскивала из ямы кости и бросала в угли на плошке, за-полыхавшие так, словно туда плеснули бензина. Жуткие тени заплясали по комна-те, окружая Ивана.
— Дурак! — засмеялся кто-то рядом, Иван изумленно огляделся вокруг. — Она хо-чет убить тебя! Разве ты не видишь? Коварная Змея приворожила тебя, завлекла в ловушку. Сначала она отнимет твою силу, а потом убьет! Убей ее первый!
Иван взглянул на Еву. Неправда! Она все мне рассказала. Она любит меня!
— Помоги, Иван, — повернувшись, сказала девушка.
Иван замер. Как же он не видел! Морок. Это Аня! Никакой Евы здесь нет… Аня предала меня! Зачем она меня сюда затащила?
— Убей ее, пока не поздно! Или впусти нас! — говорил голос. — Открой нам дверь! Открой!
— Иван, не слушай! — сказала Ева, взяв его за руку.
Иван отшатнулся. Аня улыбалась, но на змеиных клыках под губами висели прозрачные капли яда… Предательница!
Дверь тряслась мелкой возбуждающей дрожью:
— Впусти нас, хозяин!
— Ты змея, Аня! — сказал Иван. — Лгунья! Ненавижу!
Он хлестнул ее по лицу и бросился к двери. Тьма билась в экстазе, он чув-ствовал голод тех, кто стоял за дверью.
— Не открывай!
Запоздалый крик замер в сгустившемся воздухе. Иван рванул дверь и замер. Тьма протянула щупальца внутрь, переползая за порог. Язычки свечей дрожали и гасли. Иван понял: его зовут. Он сделал шаг, но ощутил боль и проснулся, в ужасе глядя на открытую дверь.
Нечто, стоявшее на пороге, шагнуло в дом, и Иван отшатнулся. От гостя не-сло холодом. Ева встала рядом с горящей веткой в руках.
Боль в обожженной руке отрезвила, и Иван застонал, понимая, что натво-рил.
Тьма наполняла комнату, сжимаясь вокруг людей. Факел в руке Евы выхва-тывал из мрака лица полулюдей-полуптиц.
— Ты… видишь воронов? — пятясь, прошептал Иван. — Они пришли за мной!
— Смотри! — Ева схватила его за голову, поворачивая, и он увидел останки скеле-та с птичьими лапами вместо кистей… Что за существо лежит здесь? Или сотни лет назад кто-то смешал в могиле кости человека и ворона? Иван уже не верил глазам…
Ева выдернула из земли череп, и тьма заметалась, шипя и хлопая крыльями. Костяк полетел в огонь, вспыхнув ровным белым пламенем. Иван схватил по-звоночник твари, и тот рассыпался в руках. Где же его сердце?
Огромный камень задрожал, надвигаясь на них. Иван вскочил и уперся в не-го руками, не давая придавить себя. Тьма была сильней, камень трясся и трепетал, но Иван не сдавался, сдерживая валун изо всех сил. Ева уперла в каменный бок подобранный Иваном сук, но тот гнулся и уходил в землю.
— Отойди! — крикнул Иван. Ева отскочила, успев схватить из костра горящую вет-ку. Иван отпрыгнул, и камень закатился на место, закрывая остатки костей и кос-тер. На ветке в руке Евы горел последний огонь. Они отступили в угол, мрак сгу-щался и хохотал, стуча по крыше и стенам.
«Я проиграл, и должен сделать то, что собирался давно, но не хватало духа. Теперь отступать некуда, и так оно легче…»
Ева повисла на плечах, оттаскивая его назад:
— Ты куда?
— Ева! Они зовут… Им нужен я. На мне Печать, я принадлежу стае. Я умер, утонул в болоте, я не живу, а мучаюсь. Так будет лучше…
Две человеческие фигурки прижались друг к другу.
Твари выжидали. Пища в двух шагах, но огонь в руках Змеи слепил. Ничего, мы подождем…
— И станешь клевать меня вместе с ними?
Иван сжал зубы. Что делать? Жить так нельзя — и умереть нельзя.
— Я люблю тебя, Иван! — сказала Ева. — Понимаешь?
— Кто я, чтобы меня любить? — проговорил Иван. — Я проклятый, убийца, вла-стелин воронов, которые владеют мной…
— Ты много лет не давал погубить свою душу, не дай и сейчас!
— Я уже погубил.
— Нет! Это не ты, это они говорят в тебе! Они не знают любви, неспособны лю-бить! А ты…
Ева не договорила. Ворон вскочил на камень и, щелкнув клювом, пытался достать девушку. Колдунья ткнула птицу факелом. Тварь вспыхнула и заверещала. Охваченная огнем, она упала под ноги. Иван придавил каблуком — и острая боль пронзила сердце. Там, где чернела печать. Иван вскрикнул.
— Оно во мне! — проговорил он.
— Ты понял, — прошептала Ева.
— Ты знала! — Иван поглядел на нее. — Тогда зачем мы сжигали кости? Зачем, если можно…
— Так было надо. Мы ослабили их… разорили капище. Осталось только дождаться утра!
Он выхватил нож и, оглядываясь на пляшущие тени, протянул Еве:
— Мы не успеем. Утро ничего не решит. Сердце ворона во мне, значит…
— Нет!
Значит, вороны лгали!
Тьма отпрянула и сгустилась вновь. Он не верил.
— Почему ты любишь меня? За что?
— Любят не за что. Любят вопреки.
Ветка в руке дотлевала, но глаза Евы горели сильнее огня. В них и было спасение. Иван чувствовал, как бьется ее сердце. Она любит его таким, какой он есть, любит, как и надо любить — вопреки всему. Она преодолела Печать, а он…
Последние язычки пламени растаяли во тьме.
— Я люблю тебя, — прошептала Ева.
— Люблю, — сказал Иван, сжимая ее крепче, и повернулся к стае. — Вопреки.
Свет двух сердец выжег глазницы ближайшим тварям, а первый луч восхо-дящего солнца пал на тьму, быстро впитавшуюся в стены.
Они стояли, прижавшись, и смерть не имела власти. В глазах Евы был мир, открытый, прекрасный и живой, зовущий, поднимающий над соснами, летящий выше лесов, к Солнцу… Боль стихала, сменяясь сладким предчувствием того, что не пережито, что придет и будет с ними, пока они есть…
