Ким Харрисон - Демон отверженный
Я опустилась на краешек кресла — от долгого отсутствия еды подкосились ноги.
— Вы умеете очищать организм от вампирского вируса? — спросила я, пораженная надеждой, тут же сменившейся тревогой. Айви ищет такое средство, и она может рискнуть на одиннадцатипроцентный шанс, чтобы избавиться от вируса.
Нет, не надо. Не могу я с ней такого сделать. Второй раз я такого не переживу — после страданий Квена.
Трент поджал губы — первое за весь разговор проявление эмоций:
— Я не говорил, что организм избавляется от вируса. Я сказал, что подавляется его проявление. Вирус становится дремлющим. И действует это только на живую ткань. На мертвых уже не действует никак.
Значит, даже если Айви примет это средство, оно не уничтожит вирус, а она, умирая, станет нежитью. Значит, это для Айви не вариант, и на эту тему я успокоилась. И все же… почему рискнул мой отец?
Кожаное кресло было холодным, а мне было трудно думать, мозги не хотели работать в такой ранний час после такого долгого бодрствования. Моего отца укусил Пискари. В этом дело?
Я повернула голову, увидела, как Трент смотрит в пустоту, вцепившись в подлокотники побелевшими пальцами.
— Пискари его привязал? Моего отца?
— В записях такого нет, — ответил он тихо и рассеянно.
— Ты не знаешь? — воскликнула я, и он наконец изволил меня заметить, будто с раздражением. — Ты же там был!
— В тот момент это было несущественно, — огрызнулся он сердито.
Какого, гори оно синим пламенем, может это быть несущественно?
Я поджала губы, чувствуя, как наливается во мне злость, вот-вот заору.
— Тогда зачем он это сделал? — спросила я сквозь зубы. — Какого черта он так рисковал? Даже если он оказался привязан к Пискари, мог просто уйти из ОВ! — Я взмахнула рукой. — Или перевестись в другой конец страны.
Иногда люди оказывались случайно привязаны к вампирам. С сотрудниками ОВ это случалось не реже, чем со всеми, и были варианты, включающие неплохие подъемные и щедрые социальные пакеты на переезд.
Трент молчал. Как будто я играла в двадцать вопросов с собакой.
— Он знал, каков риск, и все же на него пошел? — предположила я, и Трент вздохнул.
Он разжал кулаки, снова сжал, глядя на белые пятна от давления, выделяющиеся на красном фоне.
— Мой отец рискнул пойти на неотложное лечение, поскольку привязка к Пискари компрометировала его положение как… — Он замялся, подбирая слова. Треугольное лицо исказилось давней злостью. — Компрометировала его политическую позицию. Ваш отец упросил меня позволить ему поступить так же — не ради власти, но ради вас, вашего брата и вашей матери.
Лицо Трента посуровело вместе с его словами.
— Мой отец рискнул жизнью, чтобы сохранить власть, — сказал он едко. — Ваш — ради любви.
И все-таки это не объясняло, почему. Ревнивая зависть во взгляде Трента заставила меня помедлить, а он смотрел в сад, созданный его родителями, и погрузился в воспоминания.
— Ваш отец хотя бы подождал и убедился, что не остается другой возможности, — сказал он. — Он ждал, пока не был полностью уверен.
Его голос затих в придыхании, замер. Я спросила, подобравшись:
— Уверен — в чем?
Трент обернулся с шорохом шелка и полотна. Моложавое лицо стянуло ненавистью. И его отец и мой умерли, но он был полон зависти, что мой отец рисковал жизнью ради любви к нам. Стиснув зубы, с явным желанием причинить боль, он ответил:
— Он ждал, пока не уверился, что доза вируса, полученная им от Пискари, достаточна для обращения.
Я задержала дыхание. Мысли были в полном смятении.
— Но колдунов нельзя обратить! — Я почувствовала подступающую дурноту. — Как и эльфов.
Трент осклабился — раз в жизни он вел себя как хотел, не прятался за фасадом, который себе выбрал.
— Да, — ответил он злорадно. — Это невозможно.
— Но…
У меня подкосились колени, вдруг стало не хватать воздуху. Откуда-то выплыла жалоба матери, что у нее не было больше детей с моим отцом. Я тогда подумала, что она говорит о моей обнаруженной генетической болезни, но теперь… И ее свободомысленный совет выходить замуж по любви и рожать детей от правильного мужчины. Она имела в виду — выйти замуж за любимого, а детей рожать от кого-то другого? Вековая практика ведьм: одалживать на ночь брата или мужа лучшей подруги, чтобы завести детей, если замуж вышла за пределами своего вида? И как тогда насчет старой с любовью рассказываемой истории, что она оживляла все амулеты отца в колледже, а он взамен чертил все ее круги? Колдуна обратить нельзя. Это значит…
Я нащупала подлокотник кресла. Голова шла кругом, дышать стало трудно.
Папа не был колдуном? С кем же тогда спала моя мать?
Я вскинула голову — и увидела мрачное удовлетворение на лице Трента. Его радовало, что мне придется переменить свой миропорядок — и вряд ли эта перемена мне понравится.
— Он не был моим отцом? — пискнула я, и мне не надо было даже видеть, как он кивнул. — Но он же работал в ОВ!
Я лихорадочно искала выхода. Трент лжет. Не может быть, чтобы не лгал. Дергает меня за ниточки, проверяет, насколько может заморочить мне голову.
— ОВ была совсем новой, когда туда пришел ваш отец, — произнес он, не скрывая своего удовлетворения. — Хороших досье в те времена не было. Ваша мать? — спросил он насмешливо. — Она выдающаяся колдунья земной магии. Она могла бы преподавать в университете, могла бы стать ведущим создателем заклинаний страны — если бы не обзавелась детьми так быстро.
У меня пересохло во рту. Я вспыхнула, когда вспомнила, как она сунула Миниасу амулет для маскировки демонского запаха. А на этой неделе от нее разило запахом серьезных заклинаний, и всего через несколько часов она эту вонь заглушила. Черт побери, она даже Дженкса обманула.
— Способности к земной магии у вас от матери, — говорил Трент, и его слова отдавались у меня в голове эхом. — Лей-линейная одаренность — от настоящего отца. А болезнь крови — от них обоих.
Меня трясло изнутри, но я не могла шевельнуться.
— Мужчина, который меня воспитал, не был моим отцом, — сказала я, чувствуя, как всколыхнулась никогда не гаснущая привязанность к этому человеку. — Кто… — начала я, потому что должна была знать. — Ты знаешь, кто мой биологический отец. Должен знать, у тебя это где-то есть в твоих архивах. Кто он?
Мерзко улыбаясь, Трент опустился в кресло, положил ногу на ногу и грациозно сплел руки на колене.
Сукин сын.
— Кто мой отец, ты, сволочь такая? — заорала я, и музыканты в дальнем конце комнаты прекратили сборы, уставившись на нас.
