Анна Клименко - Морф
Глава 16. Pandemonium
В это было трудно, почти невозможно поверить, но — такова жизнь. Хаэлли сбежал, бросил меня одну посреди этого огрызка чужого мира. Охр знает, что творится в пресветлых мозгах эльфов, но в том, что им больше не стоит доверять, я уже убедилась. Ушастый дал деру, ничего не объяснив — вот и думай теперь, что он собрался предпринять дальше: то ли просто ушел, махнув рукой на морфов, то ли раскладывает среди начерченных на земле рун свои колбы с глазами.
…Я поймала себя на том, что топчусь на месте, обхватив себя за плечи руками, и при этом почему-то тихо поскуливаю, как побитая собака. Хаэлли, Хаэлли… Как же так? Почему? И что ты задумал?
Надежда на то, что зеленоокий эльф вернется, таяла вместе с последними бликами вечерней зари. Слабый ветер приносил запах гари, и на зубах что-то противно скрипело — то ли пепел, то ли пыль. С наступлением сумерек заметно похолодало, я застегнула на груди куртку, но этого казалось мало. Ах, да. Умертвие мерзнет не столько от холода, сколько от голода — и я, порывшись в сумке, добыла сухарь, доведенный в замке Штойцев до состояния камня.
Хаэлли, провались он в охрово царство, сбежал. А я ведь надеялась — до самой последней минуты — что он поможет мне все исправить, вытащить Шерхема и спровадить тварей. Как я могла ошибаться настолько?
Я бросила тоскливый взгляд на замок, застывший черным страшилищем на фоне тлеющей кромки неба. Что я одна сделаю? Впору повернуть обратно и забыть обо всем, что случилось.
Но повернуть я не могла. Где-то там, в руках опасных и кровожадных тварей, был человек, которого я уже не могла бросить на произвол судьбы. И плевать на то, что рядом больше нет эльфа-охотника. В конце концов, Ирбис Валле вот уже несколько месяцев не живой человек. А что морфы могут сделать тому, кто уже мертв?
… Правильно, ничего.
Я подобрала свою сумку, брошенную на землю, и побрела вперед. Заря под напором ночи быстро гасла, но тут на небо выкатилась бледная плошка луны, и идти стало проще. По правую руку тихо журчала речка, по левую — безмолвствовали акации. И ни намека на присутствие в этом мире кого-то, кроме меня.
С первыми лучами солнца я остановилась у замкового рва. Он был глубок, и, вероятно, когда-то здесь даже была вода, но сейчас о тех счастливых временах напоминала только взявшаяся коркой и растрескавшаяся грязь на дне. Стараясь держаться в тени деревьев, я прошлась вдоль рва, пытаясь высмотреть охрану на замковой стене — безрезультатно. Все было тихо и пусто, но при этом мост оставался поднят.
«Не ошибся ли Хаэлли, когда указал на этот замок?» — мелькнула заполошная мысль, — «а вдруг надо было идти в противоположную сторону? А вдруг… именно туда, в правильном направлении, он и пошел, отделавшись от меня?»
Я тряхнула головой. И сказала вслух, стараясь, чтобы голос звучал убедительно:
— Безусловно, Хаэлли мог замыслить нечто подобное. Но будет правильным убедиться в том, что замок действительно пуст. А поэтому, Ирбис Валле, ты сейчас будешь вести себя как настоящее умертвие, кровожадное и хитрое. Ты переберешься через пустой ров и перелезешь через стену — благо, что она изрядно потрепана жизнью и тебе есть, за что зацепиться своими когтями.
Сказано — сделано. Уподобившись ящерице, я сползла на дно рва, и точно также, используя каждый выступ, забралась на стену. Первое впечатление оказалось верным: замок был так же пуст и безжизнен, как и клочок чужого мира, названный приграничьем. Никого. Ни людей, ни чудовищ.
За стеной я увидела еще одно кольцо стен, ворота были старательно закрыты.
Стоп. Запертые ворота в совершенно пустом замке? Какой смысл, да и кто бы стал их запирать, покидая цитадель навсегда?
Я почувствовала, как все тело покрылось «гусиной кожей». Охр. Да ведь морфы могут преспокойно наблюдать за мной, а я вот так преспокойно рассиживаюсь на стене?
Руки сами собой разжались, и я съехала вниз, удачно приземлившись на ноги. Морфы, конечно, заперли ворота — но ведь они не ждут такое существо, как я?
Царапая когтями известняковые глыбы, я вскарабкалась на гребень внутренней стены, оглядела двор: здесь было так же пустынно, как и повсюду, но — внимание! — вход в главную башню, квадратный и приземистый донжон, был старательно закрыт, и это заставило меня призадуматься.
Мне, охр побери, не выломать многопудовые двери, обитые позеленевшей бронзой. К несчастью, я не могу превратиться в дым — а потому вряд ли смогу протиснуться в одну из бойниц. Вид последних, кстати, весьма красноречиво говорил о том, что донжон использовался исключительно по назначению: никто не попытался его перестроить, сделав дворцом, никто не пробовал прорубить большие и светлые окна. Нет, этот донжон угрюмо взирал на мир сквозь узкие щели настоящих бойниц, и наверняка в свое время выдержал не одну осаду… Если оно, конечно, здесь было, это прошлое.
И тут меня осенило. Конечно, я не смогу просочиться в бойницу, но наверняка башня пронизана вентиляционными ходами и печными трубами! На душе сделалось тоскливо: мне предстояло забраться, похоже, на самый верх башни, и уже оттуда попробовать проникнуть в логово морфов. Мысленно закатав рукава, я подошла к стене и, вцепившись в обветшалую кладку, полезла. Я могла упасть и переломать себе кости, но умертвия не знают усталости, а лишняя поломанная кость уже особо не навредит… Кажется, у меня все-таки были шансы попасть внутрь.
***
…Наверное, он сам был во всем виноват. Может быть, он зря вскрыл грудную клетку убитой девушки и вложил в разрез, под сердце, кусок шаманьего камня. Испугался тогда, что единственный во всем Веранту настоящий человек погиб так глупо и преждевременно. За это она его возненавидела, а потом и наказала, вышив талисман. Нельзя тревожить покой мертвых.
Ибо талисман Ирбис Валле оказался самым худшим наказанием из всех, какие только можно вообразить: подчиняясь воле своей создательницы, он попросту не давал Шерхему умереть, раз за разом выдергивая из спасительного забытья, затягивая раны, заставляя новую кожу стремительно нарастать вместо содранной. Если бы не талисман, все оказалось бы значительно проще. И легче. Но руки оставались растянутыми на цепях, и сорвать с шеи проклятый талисман было невозможно.
Твари, конечно же, быстро догадались о роли маленького вышитого кулона на шее пленника. Это их изрядно позабавило, они смеялись и хлопали в ладоши как дети. Да, впрочем, они и были детьми, невинными и совершенно безжалостными.
…А потом, после очередного беспамятства, он открыл глаза и увидел, что на противоположной стене растянут худенький парнишка. Он был раздет до пояса, острый подбородок уткнулся в худую, но крепкую грудь.
