Тара Смит - Посредники
Потом она остановилась.
— Я люблю тебя, Ундина. Мы все любим тебя.
К тому времени, как ее слова достигли ушей Ундины, женщина уже исчезла, растворившись между деревьями на краю парка. Остался лишь зажатый в пальцах гладкий пузырек. Старуха с собакой подняла голову и пошла прочь.
* * *«Неужели этим все и закончится?» — думал Никс, под «этим» подразумевая одиночество и темноту. Он искал нечто невидимое, пока не уперся в тупик. Ноги наткнулись на земляную стену, руки шарили по влажной земле. А еще оказалось, что он потерял Моргану. Он сам велел ей молчать, но теперь жалел об этом. Здесь существовала реальная опасность погибнуть — по крайней мере, для его тела. Глупо было лезть в эти туннели, не имея точного представления о своих возможностях. Под землей Никсу не нравилось — волосы по всему телу становились дыбом, пот катился по липкой шее, он старался не шевелиться, боясь коснуться чего-то… или кого-то? Он ничего не видел и понятия не имел, что творится вокруг, и возможность отыскать Нив, ради чего он сюда забрался, казалась такой же далекой, как солнце.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий»,[56] — в памяти всплыло что-то из школьного курса литературы. Данте.
Он должен найти ее. Ему нужно подобраться достаточно близко, чтобы можно было включить свет.
Он провел руками по осклизлой земляной стене, нашел угол, повернулся к нему лицом. Сердце буквально грохотало о ребра, но Никс велел себе успокоиться. Горло сдавило — что за горький запах? — но он с усилием выпрямился и уперся головой в потолок. Влажная земля посыпалась ему за шиворот. И когда только потолок стал таким низким?
Одной рукой держась за стену, другой он принялся искать фонарик, который сунул в карман перед уходом из сквота. Никсу не хотелось его включать и тем привлекать к себе внимание, но сейчас…
Холодный белый луч осветил внизу ботинок, и Никс чуть ли не с удивлением признал в нем свой собственный. Под ногами была серая глина, покрытая мягкими округлыми углублениями, словно выбитыми капающей водой. Он нагнулся, чтобы рассмотреть их. Глину пересекали борозды и канавки, а их прерывали то здесь, то там более плоские, округлые и широкие отпечатки. В этом угадывалось что-то знакомое. Но он никогда здесь не бывал — иначе он бы вспомнил это помещение. Неужели он настолько сбился с пути?
Один из отпечатков отличался от других. Никс провел дрожащим пальцем по расплывчатой прямоугольной впадине, выпуклой в центре.
«Последнее творение перед могильной чертой».
Он приложил пальцы к стене.
Отпечатки ладоней — вот что это было. Кто-то доведенный до отчаяния этой темнотой на ощупь искал выход. Луч фонарика передвинулся, заметался по стенам тесной пещеры. На всей ее поверхности, на каждом дюйме, Никс обнаруживал отпечатки ладоней на глине, наложенные один на другой.
Никс выронил фонарик, и тот откатился прочь. Юноша схватил его, и что-то металлическое блеснуло в луче. Одной рукой держа фонарик, другой он поднял с глиняного пола ожерелье — дешевенькое колье золотистого цвета — и поднес к лицу. Оно раскачивалось и блестело на свету, и все же Никс разглядел нацарапанную короткую надпись.
«Нив».
И в этот миг Никс услышал крик.
* * *Оказавшись на той стороне, Мотылек увидел дверь. Она находилась у него за спиной, но та ли это дверь, через которую он только что вошел? Он сделал шаг, протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и обнаружил, что стоит даже дальше от двери, чем до этого, а руки нигде не видно. Еще шаг — и он снова отдалился. Обернувшись, он увидел пустой, вырубленный в земле туннель, испускавший странное свечение, будто опутанный угасавшими елочными гирляндами. Откуда в туннеле это жутковатое ультрафиолетовое освещение — неужели он уже вошел в запределье? Значит, так оно выглядит? Было похоже, будто он играл на приставке, надев очки ночного видения.
Он вытянул руку перед собой — и рука пропала из виду. Внутри все сжалось. Он опустил руку и снова поднял. Ничего. Все, что Мотылек видел, это свет — он стал еще ярче, в нем появился холодный синеватый оттенок. Все остальное — стены, потолок — выглядело так, будто он смотрел на них через воду или иную прозрачную преграду.
Он снова повернулся и наконец увидел дверь. Вытянув руку вперед, он шагнул к этой двери…
И оказалось, что этот шаг отодвинул его назад. Мотылек не особо задумывался раньше о том, как видят его глаза, но теперь они словно повернулись в глазницах, и он понял: с ними что-то не так. Он повертел головой — что было правым, стало левым, и наоборот. Его глазные яблоки зажили какой-то своей жизнью — они не то двигались, не то росли. Казалось, они сейчас находились где-то сбоку его лица и стали намного крупнее. Он поднял дрожащую руку, чтобы дотронуться до лица и справиться со своеволием собственного зрения, и наконец сумел увидеть ее. Зато глаза теперь оказались на затылке.
Нет, не совсем так. Но теперь он мог видеть то, что находится позади. Он дотронулся до лба, ощупывая его сморщившуюся вдруг кожу. Там, за плотным кольцом века, возвышался глаз размером почти в половину ладони. Даже форма его изменилась, он покрылся рубчиками и шишками. От прикосновения глаз начало жечь.
Он продолжал ощупывать лицо. Два теплых усика, мягкие и пушистые, словно перышки, свисали с висков. Наверное, около дюйма длиной, они изгибались дугами в сыром воздухе туннеля. Ощупав один из них, Мотылек выпустил его и понял, что усиками можно управлять. Они реагировали на что-то присутствовавшее в воздухе — не на звук, а на что-то вроде вкуса, более бесплотное.
Да это же запах! Он мог уловить его — запах разлагающегося человеческого тела.
— Мотылек, — прошептал он.
Он преобразился, вот в чем дело. Именно это обещала Вив. Он потянулся к лопаткам, ища там крылышки, но ничего не нащупал, кроме гладкой и жесткой кожи своей куртки.
Это ли она имела в виду, когда говорила, что не следует использовать полную силу до полной готовности — до тех пор, пока не примешь неизбежность исхода? Но он не помнил, чтобы принимал это решение. Неужели он что-то упустил, потерял какой-то ключ, который дал самому себе? Он помнил лишь, как оказался под мостом, а мгновением позже шагнул в темноту. Лицо Ундины всплыло перед ним, и он почувствовал странное притяжение, тревогу. Он нашарил дверь, тяжелую и металлическую, потянул на себя и скользнул в открывшийся проем. Это было легче легкого.
Мотылек ощущал, как одна из его антенн постоянно непроизвольно движется. Его глаза повернулись и сфокусировались на свете, горевшем вдалеке. Там что-то было. Он чуял запах. Он пошел вперед, отмечая про себя, как плесень, лишайник и потеки воды на стенах туннелей складываются в новые странные узоры — там виднелись крылья и выпученные глаза. Его наполняло непривычное чувство уверенности, правда ограниченное новым порогом его восприятия. Что-то лежало на полу, прислоненное к кирпичной стене. Это оказался человек — Мотылек определил это не по виду и не по цвету, тем более что и цветовое его восприятие изменилось: теперь он различал только белый, фиолетовый, синий и розовый, — но благодаря тому, что чувствовал химическое строение обнаруженного тела. Здесь находилась разлагающаяся плоть, нитраты. Человек был мертв.
