Джим Батчер - Могила в подарок
– Блин-тарарам, – прошептал я. – Немудрено, что Бьянка помешалась на мести. Ваша смерть наверняка преследует ее день и ночь.
Лицо призрака жалобно сморщилось. Она произнесла что-то, но я не услышал только слабый шелест в такт движению ее губ.
– Не понимаю, – признался я. – Пола, я вас совсем не слышу.
Казалось, она вот-вот расплачется. Потом прижала руку к груди и подняла взгляд на меня.
– Вам больно? – предположил я. – Очень больно?
Она мотнула головой. Потом коснулась рукой лба и медленно провела пальцами по глаза, закрыв их.
– А, – догадался я. – Вы устали.
Она кивнула и протянула руки ко мне, словно моля о помощи.
– Не знаю, могу ли я помочь вам чем-нибудь. Тем более в том, что касается отдыха.
Она снова мотнула головой. Потом кивнула в сторону запертой двери и сделала руками движение, словно обрисовав в воздухе бутылку.
– Бьянка? – спросил я. Она кивнула. – Вы полагаете, она может дать вам покой? – она ожесточенно замотала головой. – Это она держит вас здесь?
Пола кивнула, и ее хорошенькое, призрачное личико перекосилось.
– Что ж, логично, – пробормотал я. – Бьянка зациклилась на вашей трагической смерти. Держит ваш призрак взаперти, чтобы тот являлся ей и взывал к мести… при том, что она винит во всем меня.
Призрак Полы кивнул.
– Я вас не убивал, – сказал я. – Вы ведь это знаете.
Она снова кивнула.
– Но мне очень жаль. Мне жаль, что я оказался в неудачное время, в неудачном месте, и что это привело к вашей смерти.
Она улыбнулась мне – и почти сразу же улыбка сменилась на ее лице внезапным испугом. Она смотрела мимо меня, на Жюстину, и образ ее начал таять и втягиваться обратно в стену.
– Эй! – воскликнул я. – Эй, подождите минутку!
Дымка исчезла, и Жюстина тронулась с места. Она встала и потянулась, потом опустила взгляд на свое тело и удовлетворенно провела руками по груди и животу.
– Очень мило, – произнесла она совершенно чужим голосом. – Во многих отношениях ничуть не хуже Лидии, не так ли, мистер Дрезден?
Я застыл.
– Кравос, – прошептал я.
Белки глаз Жюстины медленно налились кровью.
– О да, – ухмыльнулась она. – Совершенно верно.
– Знаешь, мужик, у тебя просто страсть все усложнять до предела. Ба, это ведь ты был, верно? Ну, тот телефонный звонок в вечер, когда съехала с катушек Агата Хэгглторн?
– Мой последний звонок, – подтвердил Кравос устами Жюстины и кивнул ее хорошенькой головкой. – Я хотел сполна насладиться тем, что будет потом. Как и сейчас. Бьянка приказала, чтобы посетителей к тебе не пускали, но я не мог упустить шанса посмотреть на тебя.
– Так ты пришел посмотреть на меня? – удивился я. – Ну, смотри. Кстати, – я похлопал себя по лбу, – тут у меня есть кой-чего, что я с удовольствием тебе покажу.
Жюстина улыбнулась и покачала головой.
– Слишком много сил, слишком мало толка. Даже не преступая порога, овладение разумом, слабым как ребенок, требует слишком больших усилий. Усилий, – добавила она, – которые стали возможными исключительно благодаря гранту Фонда Души Гарри Дрездена.
Я оскалился.
– Оставь девушку в покое.
– О, но она же вполне ничего, – возразил Кравос. – И ей так гораздо приятнее. Она же мухи не обидит, видишь? И себя тоже. Обуревающие ее противоречивые эмоции не позволяют ей действовать. За это ее так любили Белые. Они ведь питаются эмоциями, а у этой милой крошки их просто залейся, – тело Жюстины вздрогнуло, и она соблазнительно выгнулась. – Знаешь, это, оказывается здорово возбуждает. Я имею в виду безумие.
– Не знаю, не знаю, – сказал я. – Послушай, биться так биться. А нет – так сгинь. Мне еще много чего надо сделать.
– Я знаю, – сказала Жюстина. – Ты занят – умираешь от какого-то яда. Вампиры пытались присосаться к тебе, но первым же, кто попробовал, сделалось худо, так что они тебя, можно сказать, почти не тронули. Бьянка рвет и мечет. Она так надеялась, что ты кончишь свою жизнь как пища для нее и ее новых деток.
– Срам-то какой.
– Ну же, Дрезден. Мы с тобой из Мудрейших. Мы оба знаем, что ты не хочешь умирать от рук низших.
– Я, может, и имею какое-то отношение к мудрейшим, – возразил я. – Ты, Кравос, не более чем второсортный смутьян. На нашем, чародейском поле ты случайная букашка; даже то, что тебе удалось прожить так долго, не убившись, само по себе можно считать чудом.
Жюстина зарычала и бросилась на меня. Одной рукой она прижала меня к двери, и мне в голову пришла мысль, что с ее нынешней сверхъестественной силой она запросто проткнула бы меня этой рукой насквозь.
– Такой самонадеянный, – прошипела она. – Всегда уверен, что прав. Что ты самый главный. Что у тебя вся власть и ответы на все вопросы.
Я поморщился. Боль снова пронзила мой желудок, и внезапно все мысли мои были только о том, чтобы не закричать.
– Что ж, Дрезден. Ты труп. Ты уже приговорен к смерти. Ты помрешь в ближайшие несколько часов. А если и нет, если ты переживешь то, что они тебе уготовили, тебя убьет яд – медленно и верно. А еще до того ты уснешь. На этот раз Бьянка меня не остановит. Ты уснешь, и я приду. Я приду в твои сны и сделаю твои последние мгновения на земле кошмаром, который будет тянуться годы, – она придвинулась ко мне, привстала на цыпочки и плюнула мне в лицо. Потом из глаз Жюстины разом отхлынула кровь, и голова ее бессильно упала вперед – так лошадь, изо всех сил натягивавшая узду, теряет равновесие, когда та лопается.
Я честно постарался удержать ее. Мы упали на пол вдвоем, слишком слабые, чтобы шевелиться. Жюстина плакала. Она плакала жалобно как маленький ребенок, почти беззвучно.
– Простите, – всхлипнула она. – Простите. Я хотела помочь. Но столько всего мешает... Мысли путаются...
– Ш-шш, – только и сказал я. Я попробовал погладить ее волосы, успокоить, прежде чем она снова возбудится. – Все будет хорошо.
– Мы умрем, – прошептала она. – Я никогда больше его не увижу.
Она поплакала еще немного, а тошнота и боль в животе все усиливались. Свет сквозь щели у косяка не менялся, так что я не знал, день или ночь стоит на улице. Или того, живы ли еще Томас и Майкл, чтобы прийти мне на помощь. Если они погибли, и погибли по моей вине, я никогда не смог бы жить с мыслью об этом.
Я решил, что сейчас все-таки ночь. Самая глухая, самая темная ночь. Никакое другое время суток не вязалось бы с тем говеным положением, в котором я оказался.
Я опустил голову на затылок Жюстины, и она, наконец, стихла, словно уснула, выплакавшись. Я закрыл глаза и попытался придумать мало-мальски приемлемый план. Только ничего не выходило. Ни-че-го. Конец всему.
Что-то пошевелилось в темном углу, где было свалено тряпье.
