Райдо Витич - Страж седьмых врат
Тимофей Андреевич заметил как девушка сжалась да в одну точку уставилась, за взглядом ее проследил и невольно отпрянул и заблажил, то ли горлом, то ли всей душой закричав от ужаса. Редкие седые волосы дыбом встали.
`Вот и подготовила к встрече', - качнулась Варя к нему, не зная как спасать. `Скорую' бы вызвать, да выйди за ворота и сгинешь…
Все равно пошла бы. Дед не пустил, вцепился в нее, сжал запястья до боли и прохрипел:
— Не смей!
Варя его от демона заслонила, давая время в себя прийти, валидол достать помогла. И стыдно было до слез, что только-то и сделать может.
Долго Тимофей Андреевич в себя приходил: дышал тяжко, сипел и смотрел больше себе под ноги. Наконец выдохнул с легким укором:
— Не правду ты мне сказала или истинного не видела — не тот он, что тебе кажется. Чудище мерзкое. Таким поди, и в аду не радостно, вот бродит. Дурочек таких искушает…'Ладный мужчина'.
Варя нахмурилась: что такое говорит? Уж не помешался ли? Обернулась, желая в его словах удостовериться, а Он в паре метрах от них. Как всегда молчит, смотрит. Товарищи его через ограду, словно ладонь сквозь воду, прошли и застыли у ворот.
— Не чудище Он, дедушка.
— А я говорю: ужас, как отвратен! Это он тебе пригожим блазнится, знает, небось, где у баб слабина. Все вам красавцев писаных подавай! — заявил старик грубо — не до сантиментов.
Варя грустно посмотрела на деда: ее Проша и слепой красавцем бы не показался, нос, только, чего стоит. Бабушка смеялась: `На двоих рос — одному достался'. Росточком Проша мал был, неказист, лицо в канапушках, зато душа, правда, краше не бывает — что ангел. Нрав жалостливый, мягкий. Вот и сидела бы с ним на завалинке, он — с одного конца, она — с другого — тишину б слушали…
Опять в Его сторону покосилась — а он уж у лестниц. Сердце у девушки зашлось:
— Деда…близко Он совсем, — сказала тихо. Тимофей брови вскинул и резво вскочив потащил девушку к входу в храм, связку ключей перебрал, пытаясь открыть замок, а руки-то дрожат, торопятся и взгляд то и дело в сторону лестницы и ворот скользит.
Варя ключи отобрала и на старика просительно посмотрела:
— Уходили б вы, Тимофей Андреевич…
— Цить! — фальцетом прикрикнул оскорбленный старик и ногой топнул, ключи отобрал. — Я от фашисткой нечести не бегал и товарищей не бросал! И сейчас не побегу!
Ключ, наконец, попал в замочную скважину, дверь открылась.
— Сгинете, вам-то за что? — Варя заплакать была готова от сожаления и безысходности — Он уже на две ступени поднялся.
— Цить, сказал! — Тимофей толкнул девушку внутрь, свет включил, дверь захлопнул, на засов закрыл, подергал для верности.
— Не старайся, дедушка. Ему, что стены, что засовы, что воздух, что земля. Все едино, пройдет, не заметит, — предупредила отстраненно и опять попросила. — Уходите.
— Свечи лучше зажги да лампадки. И не гони!… Я, Варя, жизнь не стыдную прожил и за смерть стыдиться не хочу. Кукиш та нечисть получит, а не душу божью!
Варя грустно посмотрела на старика: хорохорится дед, страх гонит. Только не заметил он, что демон и во двор церковный проник и на ступени поднялся. И ни чуть не изменился: не испепелило его, и не изжарило, и гнев Божий не обрушился. Значит, и сюда спокойно войдет, хоть жги свечи, хоть не жги, хоть пудовый замок вешай, хоть иконой прикрывайся.
Так и получилось: лики святые вокруг, свечи горят, а Он почти в центр проплыл, застыл перед Варей с протянутой рукой. Дед за сердце схватился, а Варвара вдруг со всей ясностью осознала, что кончилась ее дорога и не то обидно было, а что с собой ни в чем не повинных утягивает. Глянула она в Его глаза, желая хоть напоследок все, что думает высказать, да не смогла. Взгляд у Него, словно предает его самый близкий и противиться тому невозможно, и ответить по достоинству — совестно. Ни злости в том взгляде, ни обиды серьезной, ни укора тяжкого — боль и непонимание. Постояла Варя, помолилась, покаялась да простилась мысленно, с кем зналась и свою ладонь в его вложила.
И вспыхнули Его глаза радостью. Подтянул к себе бережно, обнял крепко и ласково, крылья расправил и укрыл ими, словно в кокон обернул.
Звон по церкви пошел тихий благостный. Так кедры шумят на зорьке, когда еще туман на траве лежит, росой ту наделяет.
Хорошо Варе стало легко и словно сон все, что было, а правда впереди только, и жизнь бесконечная и светлая, как тот луч, что вверх под купол идет, ширится. А в него чуть звеня, черное прошлое и мысли глупые, словно хлопья сажи, кружа, устремляются. Секунда и сгинули — чистый свет, теплый, ласковый, что руки ее обнимающие.
Голова закружилась, и веки смежаться начали. Так и забылась она на Его руках, что в колыбели, отринув все тревоги, будто их не было.
Г Л А В А 4.
Незнакомый аромат щекотал ноздри и такой дивный, что не объяснить. Она пыталась понять, найти хоть что-нибудь близкое ему в памяти и не могла. Открыть глаза и увидеть его источник? Боязно. Так и лежала, боясь пошевелиться, и лишь прислушивалась к окружающим звукам и собственным ощущениям. Где-то вдали пели птицы на перебой и, словно соперничая в мастерстве и красоте голоса, слышался шорох листвы, шум бьющей о берег воды и хрустальный звон, очень тонкий, завораживающий.
Она почти не чувствовала тела — оно было, но…словно и не было. Легкость такая, что кажешься перышком и ветер качает тебя неся за облака бережно, что дитя родное.
Она было подумала, что умерла, но по руке скользнуло что-то пушистое лишая ее этой мысли. Варя приоткрыла глаза и увидела буквально в сантиметре от своего носа черную кнопочку чужого. Глаза сами широко распахнулись: на нее смотрела белка, внимательно, озабоченно и чуть сердито. 'Ты что здесь делаешь? - вопрошал ее взгляд. Когтистая лапка потянулась к лицу, желая удостовериться, что это странное создание имеет место быть.
Варя невольно рассмеялась — забавный зверек всегда был любопытен. У них тоже белка жила и все время в чайник норовила заглянуть, если за столом, что под елью стоял, никого не было. А сильней всего, она ватрушки бабушкины любила: та поставит их, полотенцем накроет для сохранности, а проказница прыг, как только та отойдет и ну из-под тряпицы лакомство вытаскивать, да ловко так — секунда и хороший ломоть в цепких лапках оказывается.
Белка покрутила головой, нос новой знакомой лапкой потрогала, обнюхала и, найдя его не съедобным, а потому, видимо, не интересным, не спеша огляделась и, протопав прямо по девушке, шмыгнула в траву.
Варя села, желая проследить за ней взглядом. Глаза невольно расширились от удивления и восхищения окружающим великолепием. Вокруг лес стеной наполненный птичьим гомоном и листва вроде бы светло-зеленая и в тоже время изумрудная, темно болотная и в тоже время ярко-салатная. Как же так?
