Мария Барышева - Увидеть лицо
Да, жизнь. Ему нравилось смотреть на жизнь, прикасаться к жизни и сознавать, что этой жизни ничто не угрожает. И идти на крайние меры, чтобы угрозы не возникало. К животным это не относилось, но людей он не щадил. Пусть будет больно сейчас, зато выживешь потом и к боли будешь готов все-гда. Он вел школу женской самообороны и к своим ученицам относился без всякого снисхождения и жалости — девчонки вплоть до выпуска уходили домой в синяках и ссадинах. Все же палку он не перегибал и очень тщательно следил, чтобы ни одна из его учениц не бросила занятий. Те, кто попадали в его школу, могли уйти из нее лишь выучившись, лишь тогда, когда он мог быть спокоен за их дальнейшую судьбу. Виталий бывал жестким, иногда бывал и жестоким и перед выпуском устраивал своим ученицам настоящие экзамены по выживанию. Когда он считал, что какая-либо из девушек уже вполне обучена, то с помощью одного или двух крепких ребят организовывал на нее нападение — самое настоящее, без всякой фальши. И если ни о чем не подозревавшая ученица показывала хорошую реакцию на фактор неожиданности и успешно отбивалась, он со спокойной совестью отпускал ее из школы. Жестоко? Пусть так. Но его девчонки могли спокойно ходить по городу в любое время суток и дать отпор любому любителю легких денег и дарового женского тела, а то и какому-нибудь маньяку, вздумай они к ним сунуться. Взять хотя бы недавний случай — одна из выпускниц легко отправила в нокаут своего бывшего приятеля, попытавшегося на почве уязвленного самолюбия перерезать ей горло. А не будь Виталий жесток в своей преподавательской работе, девчонку бы, возможно, сейчас хоронили. Так-то.
Взгляд Воробьева скользнул по мокрому окну, по ссутулившейся спине сидевшего перед ним водителя, по ветровому стеклу, снова по водителю, перебежал на девушку в соседнем ряду, которая, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, чуть покачивала головой в такт звучавшей в ее наушниках музыке, с праздным мужским интересом огладил ее ноги в высоких, чуть ли не до бедер сапогах, опять переместился на водителя, на этот раз уткнувшись ему в затылок, потом двинулся было к летящему мокрому заоконному пейзажу, но на середине пути вдруг запнулся, дернулся и метнулся обратно, снова вонзившись в стриженый водительский затылок. Виталий чуть выпрямился в кресле, потом, как бы между прочим, передвинулся на соседнее — ближе к проходу, откуда он мог частично видеть профиль водителя — молодого еще мужчины, русоволосого и широколицего, напряженно смотревшего в лобовое стекло и постукивающего по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек. Словно почувствовав его взгляд, водитель чуть повернул голову. Но Виталий продолжал наблюдать — и за ним, и за дорогой, и даже за постукивающим по рулю пораненным пальцем, неотвратимо ощущая, как с каждой уходящей секундой тревожное предчувствие перерастает в уверенность.
Что-то было не так. Пока он еще не понял, что именно, но что-то было очень и очень плохо. И водитель знал об этом.
* * *Алина вытащила из стоявшего на соседнем кресле пакета бутылку минеральной воды, машинально подстукивая ногой в такт игравшей в салоне какой-то немудреной иностранной песенке, крутанула крышку и вскрикнула, когда взболтавшаяся от тряской поездки вода с веселым шипением брызнула во все стороны.
— Черт, нельзя поосторожней?! — рявкнул сзади мужской голос. Алина повернулась, виновато моргая. Сидевший сзади привстал, перегнулся через спинку ее кресла и ткнул чуть ли не в лицо девушке свой сотовый телефон с поблескивавшими на нем несколькими капельками воды.
— Если он сломался…
— Простите пожалуйста, — поспешно произнесла Алина, — наверное, бутылка растряслась, а я…
— Мне наплевать, что там у вас растряслось! — перебил ее владелец телефона, бережно обтирая свой аппарат рукавом дорогого черного пиджака. — Если он сломался, я с вас взыщу, не сомневайтесь!
— Но я же не специально! — голос девушки слегка зазвенел от возмущения. — И потом, всего пара капель попала…
— Это — дорогая вещь! — темноволосый, с небольшими залысинами на висках мужчина еще раз взмахнул телефоном перед глазами Алины и опустился на свое сиденье. Его гладко выбритое, породистое лицо потемнело от бешенства.
— Неуклюжая курица! — пробормотал он — вполголоса, но так, чтобы сидевшая впереди девушка услышала. Несколько секунд он нажимал на кнопки, потом торжествующе провозгласил:
— Пожалуйста, не работает!
— Бросьте! — лениво сказал сидевший на соседнем ряду худощавый человек, прикрывая крышку обтянутой красной замшей небольшой коробочки. — Во-первых, девушка извинилась. Во-вторых, подобные вещи предусмотреть нельзя. А в-третьих, вы уже полчаса возитесь со своим телефоном совершенно безрезультатно.
— Вам-то откуда знать! Вы же дрыхли все это время! — огрызнулся Алексей, с легким недоумением ощущая в себе уже не раздражение, а самое настоящее бешенство. Сотовая связь сдохла, автобус вот-вот развалится — дребезжит на ходу, и весь салон провонял выхлопными газами, да еще безмозглые бабы, которые вечно тащат с собой гору всяческой снеди и не могут да-же толком бутылку открыть, и всякие уроды, которые позволяют себе вмешиваться в чужие разговоры!
И дождь…
— Дрыхли! — с вызовом повторил он, в упор глядя на «ювелира-еврея» сузившимися глазами. Тот спокойно пожал плечами и мягко, снисходительно сказал:
— Спорить с подобными вам людьми бесполезно — одна головная боль и ничего больше.
Обладатель телефона зло что-то ответил, но Борис уже отвернулся и забыл о нем. Он хорошо знал такой тип людей. На таких проще не обращать внимания, и тогда вся их злость сама собой сходит на нет. Такие много кричат, но за их криками, как правило, одна лишь пустота, и будь Борис атлетом с пудовыми кулаками, скандалист вообще бы слова не сказал в его сторону. Но Борис атлетом не был и предпочитал первый тип тактики. Он вставил нужную фразу в нужный момент, потому что вообще никак не отреагировать на подобное нельзя, но теперь об инциденте можно и забыть.
— Почему мы так опаздываем?! — Ольга, не выдержав, выглянула в проем между креслами. — Эй, сударь за штурвалом! Я к вам обращаюсь! В чем дело?! Уже минут двадцать, как должны быть в городе!
— Ничего подобного! — возразил с сонным весельем мужской голос в соседнем ряду. — Еще полчаса как минимум!
Над спинкой кресла появилась взлохмаченная голова и одобрительно уставилась на Ольгины ноги, видневшиеся из-под разошедшихся пол кожаного френча.
— Дамочка, не наводите панику раньше времени. Ну опоздаем минут на пятнадцать — и что? Иначе и быть не может. Общественный транспорт всегда опаздывает. Это такой обычай.
