Елена Усачева - Большая книга ужасов. Millennium
– А кое-кому спать пора. А то вас ругать будут.
– И вы не задерживайтесь, – Кривой подпустил в голос металла. – Побыстрее там. До административного корпуса и обратно.
– Ничего, справимся, – не сдержалась Ирка, хотя понимала: надо молчать. Умный не тот, за кем последнее слово, а кто вовремя остановился. – Без советчиков.
– Ну конечно, вы же люди ученые. – Голос Кривого зазвенел. – А умеючи – это долго.
Кабанов дернулся было, но Ирка держала его крепко.
– Потом пошумишь, – процедила она сквозь зубы.
Сашка тяжело задышал. Он не привык, чтобы им командовали. Но второй раз проиграть драку на глазах у Зайцевой – не лучший вариант.
– Как ты нас нашла? – Сашка еще не совсем пришел в себя после поражения, хлюпал носом, боялся глубоко вздохнуть, чувствуя неприятную боль в ребрах.
– Чего вас искать? Вы топали по коридору как слоны.
– Я в окно вылез.
– Значит, Кривой топал.
– Он тоже через окно.
– Значит, кто-то еще топал, – не сдавалась Ирка. – Какая разница! И так было понятно, что вы чудить начнете.
– Это из-за моего выигрыша, – с вызовом произнес Сашка.
Ирка остановилась. Сейчас она была невероятно красива, словно соткана из лунного света. Серебристая футболка, серые джинсы, пепельно-рыжие волосы. Ладони у Кабанова вспотели. Ему захотелось зажмуриться.
– Ну так получай свой выигрыш.
Он, наверное, все-таки зажмурился. Потому что не увидел, как Ирка к нему приблизилась. Почувствовал: холодные губы коснулись щеки, иголочки льда обожгли губы, как будто и правда сосульку приложили. Вот тогда-то он глаза и распахнул. Лицо Зайцевой при лунном свете оказалось неприятно-синюшного цвета, глаза странно-белесые, а волосы – светлыми. Она отодвинулась от него, растягивая темные губы в улыбке.
Это была не Ирка. Маленькое личико, маленький носик, маленькие глаза. На лоб падает челка. Волосы светлые, перекинуты через плечи, и видно, что они короче Иркиных – по грудь.
– Любишь? – прошелестело явление и начало поднимать руку, слово собиралось схватить Сашку и утащить… Куда? К чертям?
– А! – шарахнулся Кабанов. Боль в ребрах от резкого крика стрельнула по телу, врезалась в затылок, вялой каплей стекла в пятки.
– Ты чего орешь?
Зайцева так и стояла в нескольких шагах от него, лунный свет целовал ее макушку.
– Только что!
Кабанов завертелся, борясь с желанием присесть. Колени подламывались, но он силой заставлял их держаться. В щеке и губах ощущался холод. Он с яростью провел ладонью по лицу. Иголочки льда впиявились в кости, холодным ознобом пробежали по телу. Сашка сильнее потер щеку. Захотелось умыться. Сунуть голову под горячий душ. Нет, лучше стянуть кожу, встряхнуть, вывернуть наизнанку и натянуть по новой.
– У тебя чесотка началась? – скривилась Ирка. – Целоваться будем?
Кабанов вздрогнул, вглядываясь в Зайцеву.
– В следующий раз, – прохрипел он. – На дискотеке.
Ирка обиделась. Улыбка ее стала жалкой, бровки встали домиком. Даже лунный свет споткнулся над ее макушкой и выключил колдовское сияние. Вокруг разлилась ночь. Самая обыкновенная. Без фантазий.
– Тогда пошли, – вздохнула Зайцева, сутулясь. – Нам до начальника и обратно.
Она захрустела кустами, выбираясь на дорожку. Кабанов стоял. Душ! Срочно! И три литра одеколона на лицо.
– Ты со мной?
Умыться. Прямо сейчас.
– Иду.
Сашка оторвал ноги от земли, почувствовал, какими они стали деревянными, и неловко зашагал к Ирке.
– Что с тобой?
– Ты ничего не видела?
– Видела. Тебя. Как ты стал прыгать и орать.
– Тут девчонка какая-то…
– С синим лицом?
Он на мгновение обрадовался – Ирка тоже видела эту кикимору, ничего ему не показалось… Но Зайцева уже состроила презрительную мину.
– Хорош заливать. Покойницы ему видятся. Как в изоляторе полежали, так шарики за ролики заскочили. Еще скажи, что ты теперь боишься идти в административный корпус, потому что там умершая девчонка.
Кабанов остановился. Они прямым ходом направлялись к изолятору, где на втором этаже…
– А разве Семеныч у себя в кабинете?
– Не у себя, так дома. Все равно нам в эту сторону.
Зайцева все шла и шла вперед, и даже не шла, а плыла по дорожке. Вокруг нее вился теплый воздух. Кабанов проморгался, прогоняя идиотское видение. Все-таки Кривой ему здорово врезал по голове, глюки начались.
– Ты там примерз? – из странного далека поинтересовалась Зайцева.
Или опять не Зайцева? Потому что ему временами казалось, что это все-таки не Ирка. Она словно начинала двоиться. Вот идет она, длинные волосы шлейфом струятся по спине, легкие пряди взлетают от движения. То это уже не она, а кто-то в темной футболке и юбке, волосы короче и совсем не развеваются.
Душ! И шоколадный батончик. Переутомился он сегодня.
Не Ирка смотрела на него, протягивала руку. Они уже были около административного корпуса. На втором этаже в знакомой палате горел свет. В соседней тоже. Сашка знал, что если он посмотрит на окна, то увидит в них… кого?
Просто умыться. Это быстро.
– Я сейчас!
Сашкино тело вдруг стало легким, как воздушный шарик.
– Быстренько схожу и вернусь!
Он помчался. Может, за ним и гнались, но он был быстрее. Галопом проскакал по дорожкам, поднырнул под свисающие ветки акации, рванул дверь корпуса.
Вожатый Матвей стоял в холле невозмутимым памятником. В первую секунду Кабанов замешкался – будут ругать, потянут на разборку…
– Вы позвали Семеныча? – спокойно спросил вожатый.
И тут Сашка понял, что всю дорогу почти не дышал. Воздух колом застрял в горле. Захотелось как следует продышаться. Боль в ребрах отправилась по уже отработанному маршруту.
– Он идет, – с трудом выдохнул Кабанов и юркнул налево за угол, где были душевые.
Нет, его никто сейчас не мог догнать. Ни одна живая душа.
Живая…
Намылил руки. Смыл. Намылил еще раз, взбил как можно больше пены и стал тереть лицо. Щеку – до скрипа. Губы – пока не начало щипать. Намылил. Кожа издавала под его пальцами неприятное попискивание.
Снять кожу, встряхнуть, вывернуть, надеть.
Коридор наполнился звуками шагов – пришел Кирюша. Кабанов проскочил за его спиной, на цыпочках пробежал через палату к угловой койке под окном. Конечно, никто не спал. Стонали кровати, шуршали одеяла. Неприятным горохом сыпалось на пол: «Ччччто там?», «Чччто?», «Чччччч».
Сашка полез в свою тумбочку. Добра у него немного. Главное достояние – «Тройной» одеколон. Мать дала, от укусов комарья и мошкары мазаться. Самое время применить.
Щедро ливанул резко пахнущей жидкости в ладонь и – как делал отец после брится – махнул по всей щеке.
Адская боль, словно и правда снимают кожу, холодом вонзилась в скулу. Представилось страшное – щеки больше нет, остался жуткий провал, как бывает у зомби в фильмах ужасов.
